Я полагала, Филипп овладеет мной сразу, но он ссадил меня в кадку и продолжил растирать. Губы навсея сложились в довольную улыбку. О да, брюнет сумел доказать порочность женской природы, но мимолетная слабость так и останется слабостью, не вознесет к небесам, не заставит выкрикивать заветное имя и жаждать продолжения.

Зачерпнув пригоршню воды, брюнет окатил мою левую грудь и накрыл ртом, слизывая капли. Бесполезно, может сколько угодно посасывать, я ничего не почувствую. Никакого сравнения с Геральтом! Покончив с левой грудью, Филипп проделал то же самое с правой, только на этот раз прикусил сосок. Пальцы вновь скользнули между ног, уже смелее и настойчивее. Тут брюнет преуспел. Он нашел способ против воли пробудить тепло внизу живота и бессовестно им пользовался.

– Я не хочу, милорд! – Я предприняла отчаянную попытку вырваться из плена.

– Ты мне должна, Дария, – выдохнул в ухо Филипп.

Закрыв глаза, я позволила поцеловать в шею. Сначала дыхание, шевелящее тонкие волоски, а затем острый язык пощекотал за ухом. Откуда он знал?! И про запястье, и про…

Несмотря на желание бороться до конца, я постепенно сдавала позиции. Умом понимала: не хочу, а тело откликалось на провокации, пусть и не так страстно, как с Геральтом. Чего-то не хватало – неуловимого, но необходимого для блаженства.

Брюнет приподнял меня за бедра и усадил на вздыбленную плоть. Она туго наполнила меня, принеся с собой боль. Словно между ног вставили палку. Наверное, орудие Филиппа слишком велико, ведь, к своему стыду, я успела немного возбудиться. К сожалению, такое случалось и прежде. Помнится, Геральт, еще в самом начале нашего знакомства, когда держал меня за рабыню, велел мне надеть вместо панталон сбрую из тонких ремешков. Они натирали нежную кожу, вызывая противоестественную реакцию тела. Теперь-то я поняла: ремешки надавливали на нужные точки, которые сейчас со знанием дела терзал Филипп.

Нужно расслабиться, Дария. Ты целитель, помнишь, в таких случаях следует не мешать, а помогать, иначе самое крохотное достоинство причинит много вреда.

– Ничего, малышка, приподнимайся и опускайся, приподнимайся и опускайся. – Филипп поглаживал по мокрым волосам и неторопливо двигался во мне, постепенно погружаясь все глубже.

– Не могу! – Я прикусила губу, когда брюнет совершил очередное движение бедрами.

Отчего так, почему никак не удается? Ты же хотело, тело, почему теперь отторгаешь? Не желаю расплачиваться за твое легкомыслие.

Филипп вздохнул и, к моему облегчению, извлек член. Он налился и еще больше раздался в длину. Теперь понятно, отчего не получалось расслабиться. Странно, что меня не разорвало изнутри.

– Ничего, у страха глаза велики! А теперь устрой его удобнее и продолжим.

– Может, в другой раз? – Сомневаюсь, будто сумею перебороть обуревавшие меня чувства.

Вместо ответа Филипп уложил меня на бортик и, повторив прежние действия, заставил мир вновь затуманиться перед глазами. Прижавшись бедрами к моим бедрам, брюнет вновь овладел мной, но как-то иначе, во всяком случае, через пару толчков стало легче. Филипп не торопился, продолжая ласкать, и с каждым движением плоть входила все свободнее. Тепло волнами растекалось по телу, прогоняя усталость и страхи.

Прикрыв глаза, я сделала первое робкое движение и тут же прикусила губу, отдавшись во власть Филиппа. Его бедра то погружали в негу, то вспышками легкой боли возвращали к реальности. Так я и летала между небом и землей, то жадно хватая ртом воздух, то ощущая неимоверное блаженство.

– Хорошо! – хрипло пробормотал Филипп и перевернулся, увлекая меня за собой.

Теперь я упиралась руками и грудью в бортик бадьи, а мужская плоть входила так глубоко, что казалось, еще немного, и пронзит насквозь. Я вскрикнула, глотнув ртом воздух. Филипп тут же остановился и успокоил поцелуями. После энергично и быстро закончил начатое, однако приподнялся и не входил на всю длину. Боль ушла, осталось лишь легкое жжение.

Повинуясь чужой воле, я ловила ритм движений, пыталась окунуться в жидкую лаву, растекавшуюся по бедрам. Казалось, еще немного, и она проникнет в кровь, но удачный миг ускользнул. Накатила брезгливость и желание скорее покончить с сопением над ухом. Все случилось тогда, когда брюнет забыл о ласках, превратил меня в наложницу, стоящую на коленях перед господином. Филипп напрасно старался, теперь я оставалась безучастной, просто не мешала.

Когда навсей аккуратно отстранился, я вздохнула с облегчением. С одной стороны, брюнет изнасиловал меня, с другой, я его чуточку хотела, но в любом случае хорошо, что экзекуция закончилась. Последние минуты казались вечностью и не принесли ничего, кроме желания оставить их позади.

– Ты страстная девочка! – Филипп откинулся на бортик и отпустил меня. – Думал, станешь цедить воздух сквозь зубы. Любишь темненьких? Как я, по-твоему, красивый, Дария? – лукаво подмигнул он.

Глаза его замаслились, рука лениво свешивалась, роняя капли воды на пол. Ощутив приступ жгучего стыда, я вскочила, прикрываясь, отчаянно попыталась натянуть на мокрое тело остатки одежды.

– Да ладно тебе, Дария, не принимай все так близко к сердцу! И научись получать удовольствие. – Филипп с интересом наблюдал за моими метаниями. – Полотенца нет, есть простыня. Она там, на столе рядом с очагом. Обернись и топай спать. Я устроился на втором этаже, найдешь. Кровать большая.

Едва не упав, под смех брюнета я ринулась к спасительной простыне и, закутавшись с ног до головы, поспешила скрыться за дверью во внутренние помещения. Надеюсь, Филипп больше не станет приставать.

А тело предательски напоминало о ласке – столь вожделенной, но в исполнении другого.

Сквозняк лизал пальцы ног. Зябко вздрогнув, я поспешила забраться под одеяло. Холод пробирал до костей, и вскоре я поняла, почему: я голая, лежу в постели с обнаженным мужчиной. Ягодицами ощущала его вздыбленное утром достоинство. В памяти тут же всплыл вчерашний день. Филипп!

Я подскочила, прижимая край одеяла к груди. Филипп мирно сопел, подложив руку под голову. Сон разгладил морщинки, вернул свежесть коже. Солнечный луч играл на груди. Дневной свет безжалостно выставил напоказ все шрамы, синяки, раны, налитые кровью повязки. Некоторые затвердели. Плохо! Филиппа травили, будто зверя, Соланж не зря говорил об охоте.

Рубец на щеке казался еще более устрашающим, чем вчера, но не он занимал мои мысли. Из головы не шла вчерашняя близость. Я отдалась мужчине! Не Геральту – Филиппу! Не поручусь, что единожды. Какой стыд! Не сопротивлялась, как должно порядочной девушке, не расцарапала брюнету лицо, не вытащила горящее полено из очага – не сделала ничего, безропотно позволила плоти вонзаться в страстном порыве. Вседержители, меня не стошнило от поцелуев, нестерпимая боль не разорвала тело! Пусть я не взлетала на вершину, как с Геральтом, но пережила пару сладостных минут, когда жар опаляет лоно и неукротимым потоком несется дальше, когда наполняешься до краев и боишься разлететься на кусочки.