<ждали> прихода поезда, расписания не было. Из Саратова успели дать телеграмму в Астрахань, и нас на вокзале, к большому счастью, встретили тётя Хана и дядя Гриша. После всех волнений, когда очутились в нормальной обстановке, <когда нас встретили> с распростёртыми руками, нашей радости не было предела.

Марочка и Мариночка увидели снимки родных, знакомых, воскликнули: «Мы приехали домой!» Мы умылись, нас покормили и уложили спать. Меня и Мариночку <хозяева> уложили в свою кровать, Соню с Марочкой — на диване, маму с Лилей — на стульях, на подушках. Ромочка устроился на выступе площадки, входящей в квартиру. Гриша и Хана устроились в коридоре на полу. В Астрахани <было> ещё спокойно, но было уже затемнение, и начали привозить раненых. Мы спрашивали: «Нет раненых <по фамилии Резник> в госпитале?»

Приходится прекратить писать, что-то, не знаю что,

со мной делается. Голова заболела. То ли атмосферная буря?

Вечером и у мамы голова заболела,

и у других бабушек-соседушек также.

11.11.1989

Успокоившись немного от всех переживаний —

приятных радостей и горестей, решила взяться

за продолжение автобиографии.

11.11.1989, 23 часа

Не помню, что помешало моей затее, но имею всё время

желание продолжать писать автобиографию. Подремала

на новом диване в большой комнате в присутствии Мили,

Марика и Лёни, набралась храбрости, когда Миля ушёл, взялась за перо.

В Астрахани мы оставались, пока Павлуша не приехал, когда начали эвакуироваться из Харькова. Он успел эвакуировать трикотажные фабрики Украины, и из Полтавы уехал уже последним поездом. Не успел приехать в Харьков, уже по радио передали, что наши войска оставили Полтаву. Оборудование трикотажных фабрик частично эвакуировали в Саратов, а трикотажной фабрики имени Розы Люксембург — в Алма-Ату. В Астрахань вместе с Павлушей приехала и Женя — бывшая жена Мили. Видя, что нас хорошо принимают Хана и Гриша, а поехать с нами в неведомый край страшно было, задумал <Павлуша> пока поехать один. Я же настояла, чтоб поехали вместе, что будет — то будет. Тогда он согласился, чтобы тетю Соню и Марочку временно оставить, пока устроимся. Это расставание меня очень расстроило, я подумала, что Павлуша, может, и прав, в Астрахани было ещё спокойно — далеко от фронта, и нам у наших было хорошо.

Дорога у нас была тяжёлая. Пока доехали до Алма-Аты, эшелон уже не остановили и завезли до Или[206], станции у китайской границы. С нами за компанию поехали и соседи-киевляне[207]. Мужчины начали ходить искать, где бы переночевать. Нас приняли в хибарку женщины. Мы расположились спать на полу. Голодны мы не были. Неприятно было, что девочка хозяйки чесала голову и была вшивой. Утром Павлуша и Исаак Голубов решили поехать в Алма-Ату, куда уже прибыло трикотажное оборудование. Вместе праздновали годовщину Октября, поскольку далеко от фронта, а у нас на душе было очень тяжело.

Прошло несколько дней, и к нам приехал рабочий из эвакуированной фабрики имени Розы Люксембург. И так мы очутились в столице Казахстана.

На вокзале встретили начальника снабжения с женой, Спекторов, которые другим путем эвакуировались, а единственный сын Пинюся был на фронте, а младший в 14 лет умер в Киеве. Несчастные очень обрадовались, что нас встретили.

Здесь нас приютил главный инженер трикотажной фабрики «Красное Знамя» (Ленинград)[208], который раньше прибыл и успел получить комнату.

С течением времени оборудование перевезли в город Чимкент[209], и мы уже были «на горе», как говорится. Пока мы жили в общежитии, а Голубовы нашли себе жильё. Мы получили хлебные карточки, постепенно разместили фабрику, открыли столовую.

Не успели оглянуться, как Мариночка заболела корью. Всё же повезло: болезнь прошла без осложнений.

Чулочная фабрика начала работать, план выполняла. Лётчики перевели свои семьи из домика, который находился на территории фабрики, и нам посчастливилось переехать из общежития в этот домик. До этого к нам приехал дядя Муня с детьми, Ню-мочкой и Раечкой, вследствие случившегося горя — умерла тётя Шева, сестра покойного отца. Они эвакуировались из Киева в Сталинабад[210]. Нам было их очень жалко, и Павлуша послал им туда вызов[211].

Нас было в одной комнате общежития восемь человек. Не помню, как долго жили в этой тесноте, но терпели до тех пор, когда переехали в двухкомнатную квартиру, и ещё с кухней. Крыша была глиняная, на которой росли тюльпаны.

Павлуше неудобно было поселить такую большую семью, и он предложил Муне нанять вблизи для себя с детьми комнату, обещал, что уход за детьми и пользование столовой останется по-прежнему.

Я вспомнила, что тогда приехала по вызову Павлуши тетя Соня с Марочкой. Я и мама очень переживали, что мы оказались врозь с ними. Марочка заболела воспалением лёгких или бронхитом, и им пришлось уступить место московской Миле и родителям Ирочки (семьи брата тети Ханы, Бориса). Тогда нам счастье улыбнулось. Сонечка устроилась на работу и получала аттестат[212], Марочка и Мариночка жили вдвоём, как две сестрички. Я тоже работала в плановом отделе экономистом, и мы материально жили хорошо. Мама для детей покупала мясо, готовила для них обед. Сахара не было, вместо чая пили молоко (30 рублей за литр), ели редьку, она была сладкая и недорогая.

Я себя вела наравне со всеми рабочими фабрики, ходила рыть канал, помогала в цеху. К девяти бежала на работу с куском хлеба во рту. Когда фронт начал приближаться к Астрахани, дядя Гриша был мобилизован на фронт под Сталинградом, а тётя Ханна с Ромочкой приехали к нам. Тётя Ханна устроилась кассиром на фабрике, Ромочка — в мастерской слесарем.

Ещё приехала к нам сестра Сонечки Гита с девочкой Эллочкой, которую эвакуировали другими путями. Павлуша ее устроил на районной ткацкой фабрике близко от Чимкента.

Гита желала быть с Соней вместе, но это было неразумно. По воскресеньям она приезжала к нам, мама ей уже готовила тарелку супа, кусок хлеба.

Еще один эпизод: мы с Павлушей и девочками прогуливались по главной улице мимо киоска и остановились попить водички. И что оказалось: увидели Рахиль, дочь тёти Зисл (сестры дедушки Авраама), продающей газированную воду. Понятно, как обрадовались друг дружке. Она сразу закрыла киоск и повела домой к своим, в числе которых была тётя Зисл. Несмотря на военную обстановку, усадили нас, угостили. Мама уже начала беспокоиться, что мы задержались, и с того времени началась дружба между нами. Свыклись с обстановкой, устраивали именины Марочке 18 июля и Мариночке — 15 августа. Подарки преподносились одинаковые, угощение было скромное. На фабрике