план выполняли, питались плохо, но в столовой получали суп, затируху[213]; утром, в связи с отсутствием сахара, чай не пили. Мясо на рынке было очень дорогое, но мама моя на рынке обменивала продукты из пайка на мясо и готовила для детей дома обед. Ходили иногда в театр, в кино, слушали передачи по радио. Очень плакали, когда узнали, что немцы заняли Киев, не верилось, что можно <будет> когда-нибудь вернуться на родину. С Москвой была, конечно, связь. Павлуша ездил <в Москву> и главный инженер, а также выдвинутых работниц <посылали>, из них запомнила Юдашкову. Несколько раз местные казахи, работающие на фабрике, принимали нас на обед. По традиции угощали нас, сидя на земле. Считалось за честь, когда глава семьи угощал начальника фабрики из ладони, а не из ложки. Поскольку этот прием был непривычным, старались увильнуть от него.

О климате не считаю лишним написать, так как Чимкент был городом Казахстана. Очень тяжело было Павлуше. Летом — жара невыносимая, к тому же еще москиты сильно, особенно ночью, надоедали. Мы устраивались спать на стульях во дворе. В 1944 году снизилась[214] температура, и началось таяние снега на вершинах гор, и началось наводнение. Поднялась паника. Поскольку мы жили в одноэтажном домике под глиняной крышей, пришлось переселиться на фабрику, построенную на высоком фундаменте, слышно было, как под полом журчит вода. Марочку и Мариночку уже перенесли на руках. Более ценные вещи — в чистых крепких мешках. Крыша кухни сразу развалилась. Всё это сказалось на здоровье Павлуши: его определили в больницу Свинцового завода[215]. Пряжу из склада на подводах вывозили лошадями, которые захлебывались водой. Жуткая картина наблюдалась: видели, когда плавали в городе бочки с аптекарскими лекарствами и рядом <много> других полезных вещей. Проходили эшелоны с военным снаряжением, которое доставляли прямо на фронт. Распространялись слухи, что в исполкоме стоял вопрос: спасать ли город с населением? Тогда придётся затопить железную дорогу, то есть лишить возможности доставлять всё необходимое для фронта. Такие слухи дошли к Павлуше в больницу, в 12:00 ночи он звонил по телефону на фабрику, чтоб убедиться: правда ли это, действительно ли грозит такая опасность? Долго боролись с этой стихией, очень много пострадали жители от наводнения, город производил впечатление как после бомбежки.

Был уже 1944 год, начали уже думать о возвращении в Киев. Павлуша долго не мог прийти в себя. Гриша воевал под Сталинградом: там заболел сыпным тифом, 17 дней пролежал в голоде. Наконец и его отпустили к семье, тоже к нам в Чимкент. По дороге к нам поясок от брюк поменял на кусок хлеба; не описать его мучений, пока он добрался к нам.

В связи с заболеванием его перевели на трудовой фронт. От нас вместе с тётей Ханой и Ромочкой, пятнадцатилетним, уехал по назначению в Макат[216] (Казахстан). К нам в Чимкент проездом побывал младший брат Миля. Ему было поручено отвезти одну семью офицера. Как известно, у нас жила его первая жена Женя. Я об этом уже писала, что она эвакуировалась вместе с Павлушей и тоже, как и мы, приехала в Астрахань, тоже к Хане и Грише. Женя раньше нас уехала в Киев на работу в горком. По дороге она с трудностями пробивалась в военчасть к Миле под Москвой. Была зима, поезда не отапливались, и если б ее военный не угостил морковкой, она не выдержала бы. Золовка Соня с Марочкой оставались у нас, Боря (брат средний) демобилизовался лишь в 1947 году. Павлуша получил вызов от наркома легкой промышленности УССР на должность директора киевской трикотажной фабрики имени Розы Люксембург.

Однако нарком легкой промышленности Казахстана сразу же не соглашался его отпустить.

Павлуша бравировал его словами: «Директора можно найти, но честного[217] — нельзя». Нам помогли материально выехать на наш край. Оставшиеся работники нас хорошо проводили, и мы пассажирским поездом поехали через Москву, где, как я уже упомянула, жил брат Павлуши Митя с семьей. Какое это было для нас счастье! Мы отдохнули с дороги и поехали домой в Киев. Когда приехали в Киев, квартира наша была еще занята. Нас приняла к себе жена Мили, Женя, в свою квартиру, где жили до войны. Дрова у них были, не надо было стоять в очереди за керосином. Мать ее предупредила <нас> чувствовать себя как дома, хозяйничать на кухне и везде как дома.

Ночью на 9 мая 1945 года Женя нас разбудила, поднялся шум на улице: «Победа!»

Утром мама пошла на рынок, купила свежую рыбу, курицу и приготовила вкусный обед, пригласила тётю Эстер и дядю Мотла и девочек — Доню, Сонечку и Лилю. За круглым столом, конечно, присутствовали Женя, ее мама и близкая Аня, с которой поменяли квартиру, они <вместе> работали на обувной фабрике, и она живёт у неё в качестве домашней работницы <нрзб.>.

В нашей квартире жил начальник милиции, и, к счастью, он каким-то чудом освободил квартиру. У нас были все права, поскольку Боря и Миля были прописаны как постоянные жильцы в этом домоуправлении (я уже упомянула, что они были на фронте).

Соня с Марочкой сразу же вернулись в свою квартиру на улице Рейтарской, и вскоре Боря вызвал их к себе в освобожденные от немцев Румынию и Австрию. Боря был ранен в руку, его направили на лечение в Ростов. Когда вылечили, он продолжал быть на фронте. С течением времени Соня с Марочкой приехали к нему в Румынию, где родилась вторая девочка, её назвали Светочка. Хорошо устроились, питались хорошо, и в 1949 году Борю демобилизовали. Они всей семьей вернулись в Киев и заехали к нам. За заслуги получил орден Красной Звезды и много медалей за освобождение городов от фашистских врагов.

В Киеве им долго у нас не пришлось жить, и переехали в свою квартиру. Устроился на работу директором продуктового магазина. Он был очень способный и честный, благодаря чему пользовался уважением и любовью у своего заведующего торговым отделом. В юбилей, шестьдесят лет, райком преподнес часы, отметили праздник на высшем уровне. Второй раз дома у него собрались все родственники, очень весело провели вечер. Тетя Фаня, сестра мамы, танцевала, она копировала одну соседку с кривыми ногами, ее называли, как тогда в местечке, Перл-Бранче[218]. Но счастье его недолго длилось. Он начал болеть, у него была гангрена на толстом пальце правой ноги. Его определили в больницу, мы просили Митю и Бориса, чтоб посодействовали по устройству его в