Был пенсионером союзного значения, умер у себя на дачевосьмидесяти пяти лет, когда ловил рыбу в собственном пруду. Роберт старика незастал, но, судя по рассказам, человек был умнейший.

И сына пустил по правильному пути. Отдал не в Высшую школуКГБ, а в Физико-Технологический, потому что физика в нынешние времена на весзолота, а прочее само устроится. И точно: Контора приняла краснодипломника притаком папе и такой анкете, что называется, с распростертыми.

Когда Роберт сошелся с Инной, Всеволод Игнатьевич Строев ужебыл молодой генерал с совершенно фантастическими связями. Мог бы, как Кнуров из«Бесприданницы», сказать про себя: «Для меня невозможного мало». Служил онтогда, в 84-ом, в каком-то жутко засекреченном ящике – даже дочь не знала, чемон там занимается.

Но в 86-ом вдруг выкинул штуку – вышел в отставку ивозглавил крупную экологическую организацию с звучным названием Центр СОС(Центр по спасению окружающей среды) – тогда, после Чернобыля, это сталоактуальным направлением.

Лишь пару лет спустя Роберт оценил дальновидность тестя,который раньше всех сообразил, что времена гэбэ уходят в прошлое, и заранееспарашютировал в чистую, перспективную сферу. Тут тебе и загранкомандировки, иконференции, бюджетное и внебюджетное финансирование, да щедрые гранты отмеждународных организаций, даже своя квота при выборах народных депутатов.

Всеволод Игнатьевич теперь раскатывал не на «волге», а на«линкольне» – подарок американских коллег. Жил не на зарплату, а на стипендию,только не подумайте, что студенческую – от Всемирной ОрганизацииЗдравоохранения, валютную, с большими нулями. Никаких экологических подвиговЦентр СОС, правда, не совершал и газеты про эту организацию писали нечасто. Нодостаточно было того, что в СССР существует такой авторитетныйнегосударственный орган, непременный атрибут всякой цивилизованной страны наисходе двадцатого века. Центр располагался за МКАД, на большой огороженнойтерритории, где Дарновский ни разу не был, потому что неинтересно – только парураз подвозил тестя до ворот. В Центре СОС без конца проводились какие-тодорогостоящие и, как подозревал Роберт, абсолютно показушные эксперименты сфлорой и фауной. Иногда тесть давал какое-нибудь газетное интервью: «проблемаспасения баргузинского енота решена» или «ничто больше не угрожает алтайскойфиалке».

Умный человек, что сказать.

С прихода Всеволода Игнатьевича всё и началось. Именно тогдасамое что ни на есть заурядное утро сделало зигзаг, предсказанный саундтреком.

В разгар завистливых мыслей о тесте, вовремяспарашютировавшем на кисельные берега экологии, раздался звонок в дверь.

Это был он, легок на помине.

Влетел, как обычно, смерчем-ураганом.

– Дочура, воздушная тревога! Принято решение заморозитьвалютные счета граждан. Указ уже на столе у Павлова, сегодня должен подписать.

– Да ты что! – ахнула Инна. – У меня во «Внешбанке» скомандировок почти две тысячи накопилось!

– А у меня с кровавых номенклатурных времен десять тысяч, –весело ответил тесть. – Ты, лапа, не перебивай, слушай родителя. Я договорилсясо складом «Внешпосылторга», там есть холодильники «Розенлев», телевизоры«Панасоник» и кое-какая мелочевка. Но надо срочно, до трех дня. Потомтрудящиеся пронюхают, и нахлынет орда. Собирайся, живо! Готовность две минуты.Роберт, ты с нами едешь?

Спрошено было для проформы. Всеволод Игнатьевич знал, чтозять по торговой части не энтузиаст.

– Пусть Инна сама решает. А мне надо статью доработать, просоветско-германское гуманитарное сотрудничество.

Жена стукала дверцами шкафа, грохотала полками, стараласьуложиться в две минуты, хотя обычно одевалась минимум полчаса. Отец –единственный человек на свете, кто мог заставить ее торопиться.

Тем временем тесть сел напротив Роберта, поморщился натабачный дым (он не пил и не курил).

– Чего кислый? Солнышко сияет, птички поют, жена красавица,еще один финский холодильник тебе привезет, видешник. Потом проявитиндивидуально-трудовую смекалку, впарит кому-нибудь за мешок деревянных. А тынос повесил. Ты скажи мне, чего тебе надо, ты ответь, германист молодой. Или утебя сегодня постный день?

Вот что значит гэбешная закваска. К себе в душу лезть недает, а настроение зятя вмиг срисовал.

Конечно, не через две минуты, но и никак не через полчасасмерч-ураган умчался и уволок Инну с собой.

Остался Роберт один.

Посадил ему тесть занозу в мозг. Постный день? В самом деле,что это его сегодня крутит-ломает? Майское солнышко, листочки, а на сердце всетоскливей и тоскливей.

Бывают в жизни такие дни. Вдруг поймешь, что ползал по землемуравьишкой, собирал кучу из еловых иголочек да щепочек, но дунул ветер иразметал твою недвижимость к чертовой матери. Чего, спрашивается, суетился?Чего мельтешил?

Тут Роберт на себя разозлился. Тоже еще Екклезиаст выискался:суета сует и всяческая суета. Вся страна сейчас оказалась у разбитого корыта,он еще из счастливцев, не так плохо устроился.

Дурак я, что в МГИМО пошел, вдруг подумал он. Надо было вконсерваторию, на композиторский. Достаточно было бы ноты выучить и бери,записывай музыку, которая с утра до вечера звучит в башке, причем за все годыни разу не повторилась.

Ах, какой волшебный марш играл сейчас у Дарновского внутри:волновал душу, звал куда-то, навстречу не то сумасшедшей радости, не тоневиданным приключениям. Похоже на увертюру из фильма «Дети капитана Гранта»,только еще газированней, прямо в носу щекочет. Ну-ка, ну-ка, куда это зоветмузыка?

Он напрягся, чувствуя, что еще чуть-чуть и догадается,мелодия подскажет, почему день сегодня особенный и что в такой день нужноделать.

Телефон помешал, сбил.

Главное, звонок оказался пустой, от мамхена. Как поживаешь,как здоровье и всё такое.

Он отвечал односложно, досадливо хмурился. Музыка почтиутихла, так ничего и не подсказав.

– …Была на рынке. Говядина – двадцать рублей кило. Редиска –пятьдесят копеек! С ума все посходили. Пол-зарплаты потратила. А что делать? Комне в гости Рафаил Сигизмундович должен придти. У него событие, дализаслуженного работника культуры…

Роберт мысленно отключился – про мамхенова хахеля слушатьбыло неприятно, так и не привык к тому, что у Лидочки Львовны могут быть своипредклимактерические радости.