Его лицо покраснело, отчего я тут же забеспокоилась. Вдруг он простыл – то говорит хриплым голосом, то его внезапно бросает в жар: налицо явные признаки заболевания. Однако Генри уже собрался с мыслями и поднял взгляд выше, обретя нормальный цвет лица.

– Совсем непохоже, – ответил он, и я непонимающе моргнула.

– Не похоже на женщину или на мужчину? – уточнила я.

– Э-э-э… Да, – еще непонятнее отозвался друг, а после тряхнул головой и с усилием продолжил: – Все нормально. Просто ходи как можно более неуклюже. Или можешь почесать пузо, то есть живот. Мужчины все время так делают.

– Но ты же так не делаешь, – совершенно сбитая с толку, заметила я.

– Я вежливый, – Генри вдруг подмигнул мне и вновь стал прежним: уверенным в себе, остроумным – таким, к которому я привыкла. – А тебе, друг мой Эмиль, нужно быть поприземленнее и, как бы сказать… помужланистее. Все, пора репетировать, пойдем.

С этими словами он схватил меня за плечи и вытолкнул из укрытия. Это хорошо, сама бы я еще долго не осмелилась выйти к другим адептам. Вздохнув, я поплелась в центр зала – ничего не поделаешь, пора показаться всем в женском платье.

Как ни странно, репетиция прошла довольно обыденно. Наверное, только мне чудилось, что я выгляжу слишком подозрительно. Остальные же восприняли мое появление в платье абсолютно спокойно, если не считать смешков, вполне ожидаемых, когда парень надевает женскую одежду.

Единственный, кого я серьезно опасалась, – это Хэйвуд: слишком уж странно он недавно на меня смотрел. Поэтому при его появлении я начала усердно чесать пузо, то есть живот. Я не переставала до тех пор, пока его взгляд не наполнился привычным презрением, а профессор Ферро не остановил репетицию, чтобы спросить, в чем дело. Пришлось сказать, что платье колючее. На это преподаватель лишь закатил глаза и посоветовал не драматизировать: дескать, раньше актеры могли и на раскаленную сковородку для роли сесть, не то, что сейчас. Зачем от них требовали идти на такие жертвы, он не объяснил, но я прекратила чесаться, пока профессор не решил подвергнуть нас подобной проверке на профпригодность.

Несмотря на то что меня вроде бы никто не заподозрил, из театра я выползла совершенно обессиленная. После стольких треволнений хотелось только спать. Ну или съесть что-нибудь вкусненькое, что я и озвучила Генри.

– Без проблем, – сверкнул он улыбкой, – через полчаса будет тебе поощрительный приз. Сегодня у тебя ровно месяц в академии – это стоит отметить!

Конечно, спать мне тут же расхотелось, а глаза, думаю, загорелись предвкушением. Интересно, что же Генри принесет? Надеюсь, шоколадный эклер из кондитерской на площади. Или корзиночку с кремом и фруктами. Кондитеры прячут под крем варенье, и получается просто какая-то пища богов!

Так, мечтая о сладостях, я добралась до своей комнаты и устало опустилась на кровать. Полежу, пока Генри не принес пирожные. Хэйвуд уже был в комнате и демонстративно не обращал на меня внимания, читая книгу. Впрочем, я заметила, что за десять минут он перевернул страницу всего один раз, а его взгляд то и дело поднимался поверх книги на меня – однако сразу нырял обратно в текст, стоило мне пошевелиться.

Наконец раздался легкий стук в дверь. Я с готовностью подскочила и бросилась открывать.

– Доставка из кондитерской! – Генри шутливо отсалютовал мне и протянул большой бумажный пакет с расплывающимся на боку жирным пятном от крема.

– Спасибо! – Я с восторгом приняла подарок и заглянула внутрь. Так и есть, там были и эклеры, и корзиночки. – Ты настоящий друг!

– Разве я могу оставить в беде прекрасную Джульетту, которая чахнет без пирожных в колючем платье, – выразительно прижав руку к сердцу, проговорил друг голосом заядлого сердцееда. Я фыркнула и стукнула его по руке, после чего тут же спросила:

– Пойдем пировать?

– У меня сейчас фехтование, – с сожалением покачал головой Генри. – Они все твои.

– Ладно, спасибо, – еще раз поблагодарила я.

Махнув Генри на прощанье, я захлопнула дверь – только чтобы схватиться за сердце при виде Хэйвуда, который подошел, пока мы беседовали, и замер за дверной створкой. Его руки были скрещены на груди, а взгляд, пылающий негодованием, перебегал с пакета в моих руках на лицо.

– Значит, вы все-таки из этих? – с видимым отвращением спросил он, выделив интонацией слово «этих».

Я слегка опешила. Из каких «этих»? Тут он снова уставился на пирожные в моих руках, и я поняла. Он, вероятно, имеет в виду сладкоежек!

– Да тут все такие! – возмутилась я, прижимая пакет к себе. Вот сноб! Теперь ему не нравится, что кто-то рядом наслаждается жизнью и ест пирожные?

– Все? – уточнил он каким-то странным тоном и оглянулся на вход. Мне показалось, взгляд Хэйвуда стал затравленным. – Что ты имеешь в виду под «все»?

– Все – значит все, – раздраженно отозвалась я. – А если тебя никогда не приглашают, то, может, потому что ты вечно злой? Вчера Бримсон с Тайлером в коридоре…

– Избавь меня от описания ваших извращений! – вдруг взвился Хэйвуд, не дав мне рассказать, что наши одногруппники вчера трескали конфеты. – Мне противно это слушать!

Я изумленно уставилась на него. Что такого противного в конфетах?

Хэйвуд стоял прямо напротив меня, судорожно скрестив руки на груди, словно я могла на него напасть. На его лице появилось такое выражение, будто он зашел в комнату и увидел целую стаю огромных противных крыс. Мне стало не по себе от подобной неприязни. Но тут меня озарило догадкой: может, соседа слишком строго воспитывали? Наверное, родители не разрешали ему есть сладкое – например, переживали за зубы? Даже жаль его немного.

– Хэйвуд, а ты не хочешь попробовать? – улыбаясь, как змей-искуситель, я вытащила из пакета эклер и протянула ему. – Вдруг тебе понравится?

– Понравится? – заторможенно повторил он.

Его взгляд почему-то уперся в мои губы. Может, ему стыдно смотреть мне в глаза – таким ужасным проступком он считает поедание сладкого? Вон, бедняга, как борется с собой. По виску Хэйвуда скатилась капля пота, а руки, непримиримо скрещенные, дрогнули. Голос стал хриплым, и в нем послышалось явное желание – словно он до ужаса хотел это пирожное. Почему тогда не берет?

– А как же Генри? – вдруг спросил он.

– Генри? – Я недоумевающе моргнула, но тут же поняла. Он переживает, что Генри принес пирожные мне! – Так Генри не жадный, он не против поделиться!

– Поделиться… – снова повторил за мной Хэйвуд. Я уже подумала, что сейчас он возьмет это несчастное пирожное, но он неожиданно взревел: – Ты хоть понимаешь, что предлагаешь?! Извращенец! Повсюду извращенцы!

И с этими словами он