Однако, как нам говорили в пансионе, все планы имеют свойство рушиться в самый неподходящий момент. И скоро я убедилась в этом на собственном опыте. Однажды днем, когда мы, собравшись в театре, скучали в ожидании куратора и смотрели на Томаса, который очень похоже передразнивал профессора Гаррета, случилось непредвиденное.

– Они перенесли фестиваль! – Наш куратор ворвался в театр, как будто за ним гналась голодная стая волков. В руках у него был зажат огромный кусок бумаги с какими-то надписями. – Эти… подлые, никчемные актеришки из Королевской академии менестрелей решили подставить меня! Они подумали, что я не узнаю!

Профессор в гневе швырнул бумагу, оказавшуюся афишей, на пол. Я вытянула шею и разглядела на ней надпись: «Осенний фестиваль театрального искусства».

– Профессор, а что это за Академия менестрелей? И что за фестиваль? – подал голос Билл Адамс – наш «отец Лоренцо». Он был крупный, и черная сутана, обтягивая бока, намекала на то, что священнослужитель из него вышел совсем не аскетичный.

– О, я расскажу вам, что это за Академия менестрелей, – зловеще улыбаясь, ответил профессор Ферро. Сделав драматичную паузу, он продолжил хорошо поставленным голосом: – Это самые хитрые и опасные люди, которых только можно повстречать. Они уже много лет берут первый приз на театральном фестивале. И поверьте мне, ради победы они готовы на все. На все! – особо подчеркнул он. – У них есть Сквоттерсон – это их ведущий актер. Он может заплакать, когда хочет, прямо настоящими слезами, – в голосе профессора послышалась зависть, что у нас таких талантов не нашлось. – Поверьте, не каждый актер на такое способен.

– Профессор, но неужели они так опасны? – с легким пренебрежением спросил Томас. – Это же просто… кто они там… певцы и поэты? Разве они могут побороть настоящих магов? – И он кивнул на нас.

Томас все еще носил антимагические браслеты и не был в состоянии полноценно колдовать. Но остальных-то ничего не сдерживало! Вот одногруппник и не мог поверить, что, фигурально выражаясь, лютня победит пульсар, пусть и на театральных подмостках.

– О, вы не представляете, на что они способны, – профессор Ферро вдруг подскочил к Томасу, и, ухватив его предплечья, рассмеялся каким-то истерическим смехом. – Но я вам расскажу. Если хотите свести счеты с жизнью, мои юные друзья, просто встаньте в коридоре Академии менестрелей и продекламируйте стих с неправильным стихотворным размером! Вас тут же запинают до смерти, попутно объясняя отличия ямба от хорея. Если вы хотите, чтобы вам испортили настроение, то спойте им песню, и они обсмеют вас за фальшивые ноты так, что вы неделю будете плакать! Это страшные люди, страшные! – Тут профессор эмоционально затряс Томаса, да так сильно, что у того в глазах появился легкий ужас. – Соберись! – вдруг гаркнул он Томасу в ухо не хуже профессора Гаррета.

– Я собран! – испуганно проблеял Том и, кое-как вырвавшись, отскочил на несколько шагов назад.

– Я не вам, а себе, – отмахнулся преподаватель и вдруг действительно взял себя в руки. – Так, адепты, у нас мало времени! – деловито произнес Ферро. – Фестиваль перенесли, и я уверен, что без Академии менестрелей тут не обошлось. Что еще хуже – я узнал, какой они ставят спектакль, и это… – Ферро сделал глубокий вдох, собираясь с силами, и продолжил: – Это тоже «Ромео и Джульетта». Их руководитель, Саббини, несомненно, сделал это назло мне! Интересно, откуда он узнал, что мы готовим?

Тут профессор обвел всех подозрительным взором, но мы только недоуменно переглянулись. Не прекращая сверлить нас недоверчивым взглядом, преподаватель продолжил:

– В общем, с этого дня репетируем без перерыва. Подключаем иллюзию. Предлагаю вам жить в своих ролях и спать в костюмах. С этого момента ты, – он ткнул пальцем в Хэйвуда, и тот заломил бровь, – не адепт Хэйвуд и будущий герцог, а влюбленный Ромео. А ты, – он перевел палец на Генри, – его соперник, граф Парис, который стремится вырвать свою женщину из его лап. Ты же, – палец переместился на меня, – нежная Джульетта, которая готова умереть ради любви. Я больше не хочу видеть ваши размолвки и раздоры! – гаркнул он так, что эхо разнеслось по всему залу. – Я хочу видеть любовь, ревность и ненависть, надежду и отчаяние, и я выжму это из вас, не будь я Густав Ферро, – закончил профессор почти зловеще. – В этот раз я увезу приз в Академию магии, а Саббини уйдет ни с чем, – добавил он себе под нос и, снова переводя взгляд на нас, рявкнул: – Вы еще тут? А ну-ка марш переодеваться в костюмы!

Должным образом устрашенные, мы понеслись переодеваться. Я, облачаясь в платье в облюбованной мною ранее кладовке, думала, что все это смахивает на личную вражду. Видимо, этот Саббини, художественный руководитель театра Академии менестрелей, чем-то очень насолил нашему куратору.

Возможно, вражда между двумя театральными руководителями и была личной, но страдать из-за нее почему-то пришлось нам. В этот день профессор Ферро отпустил нас так поздно, что мы опоздали на ужин, и пришлось выбирать из оставшихся блюд. Конечно же, осталось самое невкусное.

Как преподаватель и обещал, он подключил иллюзию. Я тут же поняла, почему он так сокрушался, что среди адептов нет магов-иллюзионистов. Стоило нам встать на свои места и начать репетировать, как вдруг пространство подернулось дымкой, и все вокруг мгновенно преобразилось. Вместо сцены и плохо намалеванных деревянных декораций появились улицы старинного города, яркое голубое небо над головами и замок вдали. Где-то щебетали птицы, и у меня создалось полное ощущение того, что мы перенеслись в залитую ласковым солнцем Верону. Всю эту иллюзию поддерживал профессор Ферро в одиночку, и у меня захватило дух от мысли, что могли бы сделать два или три мага с подобными способностями.

Однако дальше все стало сложнее. При любом намеке на драматичный момент профессор запускал дым – в прямом смысле. Он почему-то считал, что дым значительно улучшает любую сцену. Из-за этого в первый вечер я чуть не упала, запнувшись о кусок декорации: находить путь среди густых белых клубов было проблематично. Вдобавок после репетиции преподаватель разрешил нам переодеться в свои вещи лишь после долгих уговоров. Он на полном серьезе решил, что мы сыграем лучше, если проведем все дни до спектакля в образах своих героев. Только наши совместные заверения в том, что мы обязательно все порвем и испачкаем, побудили Ферро изменить свое решение.

– В прошлом году он тоже так всех третировал, – поделился Томас, когда мы наконец оказались за пределами театра и налегли на скудный ужин. – От него под конец семестра уже все просто прятались. Поэтому никто