Полиция не могла или не хотела переломить ситуацию. Доходило до удивительных вещей. На Суйфунской, напротив городского полицейского управления открылась дешевая столовая. Правоохранители ходили туда обедать. Покуда не выяснилось, что кормят там для прикрытия, а на самом деле это фабрика по производству фальшивых паспортов. И держатели столовой — бывшие ссыльнокаторжные с «мертвого острова». А на Фонтанной напротив Четвертого полицейского участка сахалинец Сличенко открыл кабак, ставший главным приютом для воров и грабителей. Пристав видел в окно, что там творится, и не ударял пальцем о палец…

Даже пираты собственные имелись! В бухте Холувай на Русском острове они устроили тайный лагерь и на лодках грабили мелкие суда, идущие во Владивосток из Посьета, Песчаного и других мест. Пришлось патрулировать подступы к Золотому Рогу миноносками…

Наконец жители взвыли, и в дело вмешались военные. Началось с того, что в городе завелась особо опасная банда. За май 1902 года она совершила пять убийств и пятнадцать грабежей. В числе прочих был ограблен костел, а сторожа, его охранявшие, — зарезаны. Негодяев поймали и, воспользовавшись еще не отмененным военным положением, предали военному суду. Из шести повесили четырех, двум государь из милосердия заменил смертную казнь бессрочной каторгой. Полиция наконец-то взялась за дело. Самые матерые преступники перебежали в Никольск-Уссурийский, который тут же стал чемпионом Приморья по числу преступлений против личности. Каторжную слободку разбавили обывателями и военными, открыли там пивной завод Рика, керосиновый склад Нобеля и службы Уссурийской дороги: сортировочную станцию, механические мастерские и локомотивное депо. Еще подселили семьи уральских казаков, занявшихся извозом. Нравы бывшей сахалинской вотчины смягчились, и слободу переименовали в Первую Речку. Жуткий топоним исчез с карты горда. Сами бывшие каторжники вышли на поселение и вместо разбоя занялись выгодной почтовой гоньбой.

Конечно, полного порядка добиться не удалось. Миллионка не поддавалась никаким мерам воздействия. Там наладили новый «бизнес» — фабрикацию фальшивых китайских ланов (они же таэли). Настоящие ланы делали из высокопробного ямбового серебра, а эти отливали из олова. Давала жару и Матросская слободка: она получала из Варшавы и распространяла по Приморью поддельные русские рубли, а взамен отсылала опиум и кокаин. Небезопасными оставались Корейская и Рабочая слободки, пригороды. Но уровень преступности все же удалось снизить.

Владивосток по-прежнему не знал продыху. У него появился мощный конкурент — Порт-Артур. Он забрал себе торговые и финансовые обороты, подрубил таможенные сборы. Столица Приморья стала терять свой статус, оттуда начали уезжать люди. Город выручила война с Японией и потеря Порт-Артура; он снова сделался незаменимым. Тут еще, чтобы поддержать деловую среду, пострадавшую от неудачной войны, власти учредили во Владивостоке порто-франко. Правда, в январе 1909 года его отменили, но пользу город получить успел. Беспошлинная торговля подкормила железную дорогу, порт, складские и выгрузочные конторы, страховые общества. Снова появились китайцы в огромных количествах.

В результате конфликта с Японией был усилен гарнизон города и получило толчок крепостное строительство. Военные всегда были важной «диаспорой», отныне их роль еще более возросла. Поредевший флот тоже теперь базировался здесь. Все-таки бухта Золотой Рог имела шесть верст в длину и до версты в ширину, а глубину — от пяти до пятнадцати саженей. Есть где поставить хоть дредноут! С военными пришли и технические усовершенствования: подводное и воздушное плавание, радиосвязь. Армейская интеллигенция получила поддержку командования.

Были и другие благоприятные обстоятельства. Ликвидация сахалинской каторги избавила Владивосток от неприятного соседства, а после оккупации Кореи Японией в город потекли бежавшие из страны корейские капиталы. Восстановление отношений со Страной восходящего солнца вернуло в город сбежавших подданных микадо.

Владивосток начала 1913 года представлял собой большой по приморским меркам город, раскинувшийся главным образом на территории между Золотым Рогом и Амурским заливом. Южный берег бухты был мало заселен. Его прибрали к рукам военные моряки, но кое-что осталось и другим. Огромные угольные склады морского ведомства, артиллерийские погреба крепостных бригад, лесные штабеля частных промышленников, причал морского пароходства КВЖД… Нашлось место даже для злачного летнего сада «Италия» c неплохим рестораном. Еще горожане ездили на тот берег на китайских шампунках купаться. Зимой жизнь там замирала.

Город имел свои особенности. Одна из них — сезонная миграция китайских рабочих. Весной они приезжали на заработки, а осенью возвращались домой. Летом желтых в городе насчитывалось больше, чем белых! С каждым годом число «невозвращенцев» увеличивалось. Большинство китайцев были простые кули, чернорабочие. Они составляли сильную конкуренцию русским и польским рабочим, поскольку соглашались трудиться за любые деньги. Поляки в конце концов вообще перестали ездить сюда на заработки. Самые умные ханьцы[52] шли в торговлю, а многие — в прислугу. Среди зажиточных горожан было принято нанимать желтых. Считалось, что горничная должна быть японкой, садовник — корейцем, а лакеи — китайцами. Но слуги-китайцы — их звали бойки — задавали тон. Повара, посыльные, даже няни вербовались из них. Они были вдвое дешевле русских и вдвое трудолюбивее. Хорошую прислугу старались брать по рекомендации от знакомых надежных ханьцев.

Японцы занимали во Владивостоке свою нишу. Прачечные, швейные мастерские, мелкий подряд… Японки, не попавшие в услужение, подавались в проститутки.

Третьей азиатской нацией являлись корейцы. Власти относились к ним лучше, чем к другим, и вполне обоснованно. В Уссурийском крае они занимались сельским хозяйством, а не промыслом, как манзы. И в отличие от тех же манз охотно перенимали русские обычаи. Но в областной столице укоренились другие корейцы, не желавшие ковыряться в земле. Потом к ним добавились партизаны.

Другой особенностью Владивостока стало его деление на слободки и пади[53]. Расположенный в гористой местности, он был не очень удобен для застройки. Крутизна Миссионерской, Павловской и Ключевой улиц представляла опасность для экипажей, а с Успенской на Светланскую спускались только пешком. Посьетская и Тигровая улицы также были прокляты извозчиками во всех кабаках. Из-за спин парадных проспектов выглядывали сопки, которые никто не брался застраивать. Поэтому горы, овраги и ложбины разрезали Владивосток на отдельные части. Люди селились там кучно и называли свой кут слободкой.

Вдоль берега Золотого Рога с запада на восток протянулась главная улица города. Сначала она называлась Американской в честь фрегата, на котором приплыл сюда Муравьев-Амурский. Но в 1873 году на другом фрегате «Светлана» в город прибыл великий князь Алексей Александрович. Далекую окраину никогда прежде не посещала августейшая особа, и в честь этого события улицу переименовали в Светланскую. Она шла до Госпитальной пади, постепенно меняя название: Первая Портовая, Афанасьевская, Экипажная и в самом конце Поротовская. Улицы отделяли друг от друга овраги: Машкин, Жарковский, Мальцевский и Гайдамакский. Власти их потихоньку засыпали и выравнивали путь. Так же с запада на восток последовательно шли слободки Офицерская, Экипажная и Матросская. Они начинались там, где кончалась Светланская и, значит, собственно город.