— Товарищ старший прапорщик! — обратился Прошкин к Ефимову, когда тот уже почти поравнялся с рядом колонн, поддерживающих навес над крыльцом, расположенным перед входом в гостиницу.

— Да, Витя?

— Товарищ старший прапорщик, и что ротный все время орет? Задолбал ведь уже. Почему нельзя по-человечески?

— Можно, — почти согласился Ефимов. — Но это сложнее. Иногда, по крайней мере, а с некоторыми вообще практически невозможно. — Сергей вопреки своему пониманию современной военной службы попытался защитить позицию ротного.

— Это почему?

— Иногда чем лучше делаешь, тем хуже становится. В армии это особенно заметно. Офицер начинает относиться к солдату по-человечески, и тот ему тут же подкладывает свинью.

— Но мы-то не срочники. Все взрослые мужики.

— Мужики-то взрослые, а толку? — Ефимов поймал рукой падающую снежинку.

Оказавшись на его теплой ладони, она тут же растеклась влагой.

— Вот пример. Сошников к вам относится в основном по-человечески, так?

— Да он олень!..

— Стоп! — Ефимов погрозил Виктору пальцем. — Мы сейчас не о деловых качествах рассуждаем, а о чисто человеческих взаимоотношениях. Так вот, Сошников с контрактниками обращается нормально, почти как с равными себе. Без оскорблений, без наездов, не стучит, одним словом, ведет себя нормально, по-людски. Так или нет?

— Так, — подтвердил Прошкин, а Ефимов продолжал:

— И вот этим летом ротный ушел в отпуск, за него остался Сошников. Он относился ко всем ровно, не обзывал, не оскорблял, все в рамках устава. Что в итоге получилось? — спросил Ефимов и тут же сам ответил: — Личный состав роты стал практически неуправляемым. Хотя, казалось бы, раз он к вам по-человечески, то и вы к нему так же. Ан нет.

— Так это же не я…

— Витя, я не говорю о тебе, рассуждаю о коллективе и человеческих взаимоотношениях. Не все так просто. Для уважительных отношений нужны нормально работающие уставы. Без этого общаться по-человечески очень сложно. Любая поблажка немедленно вылезает боком.

— Ну, это да. — Старший сержант опять был вынужден согласиться. — Чмырей в роте у нас хватает.

— С другой стороны, я иногда думаю, может, все эти дебильные крики, оры, маты и всеобщее унижение необходимы для создания боеспособной армии?!

— Это как?

— Любое унижение заставляет нас тем или иным способом его преодолевать. Если хочешь, то закаляет нас. Война, если разобраться, — это сплошное унижение. Ты кланяешься осколкам, пулям, прячешься от летящих самолетов, вражеских танков и солдат, прущих на тебя. Но унижение, точнее сказать, его преодоление, в конечном счете делает нашу психику куда более устойчивой к стрессам. Те, кто привык терпеть здесь, многое сумеют вынести и на войне.

— Так-то оно, конечно, так. — Виктор почти согласился со сказанным. — Но можно же, наверное, как-то и по-другому?!

— Можно. Элемент тренировки психики — те же прыжки с парашютом, обкатка танками. Если бы еще разрешали ползание под пулями, летящими над головой, то это закаляло бы еще сильнее. Но полностью психологическое давление это, по-моему, не заменит.

— Что же получается, пусть ротный и дальше орет?

— А что, есть выбор? — Ефимов усмехнулся.

— Не знаю, — пробормотал Прошкин, и они, не сговариваясь, направились к входным дверям.

Ефимов думал о том, что можно было бы рассказать Виктору о недавно состоявшемся разговоре с капитаном, но зачем?

Они вошли вовнутрь здания. Холл постепенно пустел. Близилось время отбоя.

— Лифтом?.. — предложил Прошкин, но Ефимов отрицательно покачал головой и сказал:

— Я пешком. Ты молодой, тебе-то что, а мне тренироваться надо.

— Тогда я поехал.

На том они и разошлись. Прошкин остался ждать кабину лифта, а Сергей потопал по лестнице.

В гостиничном номере стояла тишина. Михаил сидел на кровати. Он нацепил наушники и смотрел по ноутбуку какое-то кино. Ефимов тихонько, стараясь ему не мешать, приготовил себе полкружки кофе, выпил его одним залпом, почистил зубы и лег.

Сон, ставший почти бесконечным, пришел сразу, как только он закрыл глаза. Сергею даже какое-то время казалось, что он не спит и грезит наяву, но это было, конечно же, не так.

Утром Ефимов даже не заглянул к полковнику, лег отсыпаться. Они встретились на территории заставы днем. Издалека кивнули друг другу, обменялись понимающими взглядами и разошлись.

Сергей продолжал таиться и заглянул в гости к разведчику только под вечер. Полковник заметно волновался. Его лицо заросло суточной щетиной, чего он раньше не допускал, щеки впали. Ефимову казалось, будто это не он вовсе не спал и бродил всю ночь черт знает где, а сам полковник.

— Принес? — спросил тот.

— Так точно! — ответил Сергей и вытащил из-под бушлата пакет, полученный от моджахедов.

— Давай! — потребовал сотрудник ГРУ, почти вырвал пакет из рук Ефимова, тут же отошел к окну, вытащил папку, заглянул в нее, быстро пролистал несколько бумаг.

Он взял очередной лист, начал читать и споткнулся где-то на середине. Лицо его стало бледным. Полковник некоторое время стоял в раздумьях. Затем разведчик спрятал бумаги в папку и убрал ее обратно в пакет. Он устало, скорее даже обреченно, вздохнул.

Когда полковник повернулся к Ефимову, на лице его появилась кривая улыбка:

— Не знаю, что и сказать… — Тут последовала пауза. — Читал? — Он кивнул на пакет, брошенный на стол, и сам себе ответил: — Читал, конечно. Плохо!..

— Вы же сами сказали…

— Сказал, — не стал отрицать полковник. — И это плохо. Лучше бы я не говорил, а ты не читал. — Его едва не трясло.

Полковник помолчал некоторое время, успокоился, взял себя в руки. Взор его вновь стал твердым и требовательным.

Слова, слетавшие с губ разведчика, были жесткими, похожими на удары:

— Запомни, ты ничего не видел и не слышал. О твоей причастности к этому делу никому кроме меня не известно. — В ответ на удивленный взгляд Ефимова он проговорил: — После того как бандиты передали тебе пакет, они нарвались на спецназовскую засаду. — Еще одна пауза. — Раненых и выживших не было. — Чтобы не оставить сомнений, полковник уточнил: — Десять трупов. Так что повторяю: на данный момент никто кроме меня не знает, что ты участвовал в доставке этих документов, и уж тем более ни у кого нет информации о том, что они тобой прочитаны хотя бы частично. Официально на встречу с агентами ходил я. Пакет вскрывал тоже я.

— К чему вы мне это говорите? — Сергей с недоумением взирал на полковника, впервые представшего перед ним в таком растерянном, почти напуганном виде.

— Ветер изменился. — Кадык полковника дернулся, он сглотнул ком, подступивший к горлу. — Мы… — Он выделил интонацией это слово. — Мы, вероятно, не успеем воспользоваться полученной информацией. В любой момент плюс может смениться на минус. — О чем шла речь, Ефимов не понял, но уточнять, разумеется, не стал, продолжал слушать и запоминать. — Тогда даже намек на обладание этими знаниями станет смертельно опасным для их носителя. — Тут разведчик тяжело вздохнул. — Независимо от того, было это санкционировано верхами или нет. — Полковник вновь замолчал, затем без всяких обиняков предупредил Сергея: — Если хочешь жить, держи язык за зубами. О том, что произошло той ночью, никто знать не должен. Может так статься, что эта информация будет смертельно опасной не только завтра, но и через год, два, через пятьдесят, а то и сто лет. Но будем верить, что этого не случится и мои худшие опасения напрасны. Документы успеют выполнить то, для чего они предназначены. Тогда я со спокойной совестью смогу представить тебя к награде.