Веселые проделки были необходимостью, которая помогала нам отвлечься от ужасных вещей, с которыми мы сталкивались в процессе работы. Нам нужно было поддерживать баланс, иначе мы бы скатились в бездну безысходности. Всего несколько минут смеха помогали почувствовать облегчение. Без шуток мы бы долго не протянули в атмосфере трагических и душераздирающих событий.

Самое страшное, когда эти события касались детей. Однажды мне дали задание сфотографировать множественные следы укусов на теле четырехлетней девочки, которые ей наставил отчим. Я выполнял обязанности штатного фотографа, поэтому мне пришлось войти в палату и заснять ее увечья, так как на суде в качестве вещественных доказательств обвинение намеревалось представить фотографии. Мне было известно, что девочка не выживет после полученных травм, и все ожидали ее скорую смерть. Ее подвергали таким ужасным издевательствам, что я не смог взять под контроль свои эмоции и буквально кипел от гнева. Я находился под впечатлением от увиденного несколько недель. Я до сих пор испытываю те же чувства, если вдруг вспоминаю об этом случае.

В другой раз нам рассказали о молодой женщине, которая затащила двух своих маленьких детей на крышу многоэтажного дома. Несмотря на их страх и мольбы, мать спрыгнула, потянув детей за собой. Хуже всего было узнать, что после падения все трое умерли не сразу.

Слушая такие вещи, мы испытываем абсолютно нормальные эмоции: огорчение, ярость, неспособность понять мотивы преступника. Мы чувствуем себя разбитыми и бессильными. Но, к несчастью, на работе с такими случаями нам приходилось сталкиваться постоянно.

Пока я работал в лаборатории, я регулярно встречал патолога из министерства внутренних дел Великобритании, доктора Алана Гранта. Он был приземистым, сутулым, пожилым джентльменом старой закалки. В молодости он попал в аварию и получил искривление позвоночника, поэтому его рост не превышал полутора метров и ходил он шаркающей походкой, свесив голову. Обычно он звал меня по дороге в свою лабораторию, где сам брал кровь у пациентов для проведения экспертизы особого рода — установления отцовства. Нам всегда казалось странным, что в отделении судебной медицины — где расследуются дела мертвых, а не живых — предоставлялась такая услуга. Но это была специализация доктора Гранта, и она пришла к нам в отделение вместе с ним.

Каждую среду у нас проводили тесты на установление отцовства, и иногда перед нами разыгрывались нестерпимые, душераздирающие сцены. К нам приходили пары, целые семьи и даже иногда знаменитости. Всех бывших супругов объединяла открытая враждебность друг к другу и ко всем родственникам с обеих сторон. Матери и отцы приезжали отдельно, что было очень кстати для поддержания порядка. Пациенты прибывали в отделение и выстраивались в очередь, постепенно теряя терпение. Прежде всего их возмущала сама необходимость сдавать кровь, и они серьезно намеревались сойтись в схватке с человеком, по вине которого им приходится проводить свой день таким неприятным способом.

Появление доктора Гранта безошибочно угадывалось по едкому запаху трубочного табака, который облаком окружал его фигурку. Я считал его большим оригиналом, и меня очень веселил его неожиданно обширный запас ругательств. Время от времени из его кабинета до меня долетали причудливые бранные словечки, если что-нибудь шло не по плану. Эти возгласы заставали меня врасплох и доводили до истерического смеха: настолько потешно этот обычно тихий человек выпускал пар. С ним всегда было приятно поговорить, хотя он не был особенно общительным. Придя к полудню в офис, он тихо шаркал по коридору к лаборатории, где готовился принимать анализы. Вскоре к нему выстраивалась вереница пациентов — обычно он рассматривал с полдесятка случаев в неделю.

Доктору Гранту было уже за восемьдесят, и у него очень сильно тряслись руки. Серьезная обеспокоенность пациентов перерастала в панику, когда доктор склонялся над рукой ребенка или взрослого с неистово дрожащей иглой. Почти всегда мне приходилось отрываться от своей лабораторной работы и идти к нему на помощь. От меня требовалось держать вырывающихся детей и плачущих грудничков, пока он брал у них кровь. По сравнению с размерами малыша иголка казалась огромной. Мне нисколько не помогал тот факт, что доктор Грант был уже очень старым и дряхлым. Ребенок изо всех сил старался вырваться и убежать от незнакомого дяди со страшной иглой. Иногда задача удержать извивающегося ребенка оказывалась непосильной, и мне приходилось брать его в захват.

Каким-то образом доктор Грант превозмогал свой тремор и раз за разом метко поражал свою цель. Но однажды произошел случай, который ребенок и его мать запомнили на всю жизнь, равно как и я. В тот раз мы работали с очень маленьким и худеньким малышом, который так сильно брыкался, что игла доктора Гранта прошила его ручку насквозь! Шла ли у малютки кровь? На самом деле не сильно, потому что доктор Грант мигом вытащил иголку.

В другой раз он вдруг начал встревоженно звать меня на помощь. Я вбежал в двери соседнего кабинета и увидел, как потерявший сознание грузный мужчина завалился вперед. Доктор Грант из последних сил удерживал на себе вес этого здоровяка. Он работал докером и был сложен как британский линкор. Видя, как крохотный человечек безуспешно пытается помочь своему пациенту не растянуться на полу, я еле удержался, чтобы не разразиться громким смехом. Я поспешил к нему на выручку, и тут доктор Грант взглянул на меня поверх очков и раздраженно выпалил: «Сраный тупой кретин грохнулся в обморок!» От этого меня прорвало, и я почти обессилел от смеха, но все равно каким-то чудом усадил мужчину на стул. Приведя его в чувство, я все еще продолжал смеяться, да так, что слезы катились по лицу. Должно быть, ему стало интересно, что меня так развеселило, но, к счастью, он не настолько обиделся, чтобы вырубить меня одним ударом огромной ручищи.

* * *

В таких обстоятельствах нам приходилось работать, и, как правило, никто не беспокоился о том, что мы будем делать, если все пойдет наперекосяк. Меня как молодую девушку это тревожило, и могу уверенно сказать, что среда была моим нелюбимым днем недели. Одно дело — знать, что к тебе на помощь прибежит толпа лаборантов, и совсем другое — находиться рядом с бывшими супругами.

Глядя на происходящее с точки зрения требований современной техники безопасности, я убеждена, что мы находились в зоне риска, где скандал мог разразиться в любой момент. Если бы ситуация вышла из-под контроля — начались бы крики, ругательства, удары, пинки, средние и тяжкие телесные повреждения, — нам некуда было бы сбежать из тесного помещения. Посетители могли устроить разборки, и, чтобы этого избежать, мы просили мужчин дожидаться своей очереди в коридоре подальше от двери доктора Гранта. Женщин, детей и других родственников я приглашала разместиться у себя в кабинете, где они терпеливо сидели на жестких пластиковых стульях. Мне было сложно печатать или совершать звонки перед целым залом зрителей, которые подслушивали разговоры на судебно-медицинские темы и пристально следили за каждым моим движением, да будут они все здоровы.

Женщинам не оставалось другого выбора, кроме как занять все мое рабочее пространство, потому что вместе с ними приходили многочисленные родственники. Малыши сидели на полу и занимались игрушками. Мне это не мешало до тех пор, пока не появлялась необходимость пробраться к двери через скопище ног, чтобы воспрепятствовать ссоре. Супруги и их дети узнавали голоса друг друга, что было очень грустно, если малыши скучали по отцам. Иногда враждебная атмосфера в моем кабинете накалялась до предела, но в большинстве случаев мне удавалось поддерживать баланс. Хотя каждую неделю вопрос, как будут развиваться события, оставался открытым.