Пришлось нагло втиснуться между мужчинами, чтобы наконец посмотреть, что там за ними еще делается. Быстро огляделась: довольно большой сводчатый зал, в котором десятка два оборотней или дерутся, или наблюдают за дракой. Сложно сказать почему, но в первую очередь меня заинтересовали трое наблюдающих.

Самой привлекательной оказалась красивая высокая кошка с необыкновенно яркими волосами, отливающими золотом и гречишным медом; с торчащими на макушке ушками, размером подобные моим, если не больше, — мохнатыми, теплого золотистого цвета, с коричневыми пятнышками. Только мои остренькие и с кисточками. Кажется, ее зверь — сервал, только у них такие округлые ушки. Тоже редкость для здешних мест.

И одета эта статная девица-красавица богато, по-городскому: не сарафан на ней, как на нас, свободного кроя, а синее тонкое шерстяное платье, слегка облегающее фигуру сверху и складками спускающееся к лодыжкам. И стеганая черная душегрея, расшитая бисером из самоцветов. Спутник ее — пожилой, солидный, седой волк в дорогущем бархатном кафтане и штанах — уже, кажется, привычно для меня, не скрывает серый мохнатый хвост. Ну не мотал бы им тогда из стороны в сторону.

Эта видная, наверняка из богатого клана пара застыла рядом с возвышением, где молодой мужчина, вольготно рассевшийся на весьма большом стуле с высокой спинкой, наблюдал за потасовкой оборотней с надменным выражением лица и едва заметной ухмылкой в уголке рта. На нас он еще не обратил внимания, чем я воспользовалась, чтобы его внимательно рассмотреть. Вот он каков, жених мой, князь новоявленный и леопард всесильный. Я вглядывалась в обычное мужское лицо в обрамлении пшеничных волос, перемежающихся темными прядями: скуластое, с чуть впалыми щеками и тонкими, брезгливо поджатыми губами. Большие голубые глаза презрительно светятся, светлые брови сошлись на переносице. Не красавчик, хоть и довольно смазливый мужчина!

Князь поставил руку на подлокотник и уперся подбородком в кулак, как если бы рассчитывал на долгое зрелище, вытянул длинные крепкие ноги и скрестил в лодыжках, словно не на приеме, а у очага вечером отдыхает и греется. Молодой, крепкий, но не особо крупный леопард, каких тысячи на Фарне.

Даже не знаю почему, я немножко разочаровалась. Затем как-то тревожно на душе стало. Почему-то вспомнилась моя неуемная радость, когда услышала новость, что привез в Волчий клык ата Роман. Чуть не повесилась тогда от счастья, узнав, что смогу участвовать в этих смотринах. А сейчас… Может, опять Витова настоечка сказывается? Ну ладно, поживем — увидим.

Зато в центре зала жизнь кипит, бьет ключом: шестеро оборотней дерутся, и никто им не мешает, как говорится, на здоровьишко. Брат бы подобного у себя и во дворе не потерпел. А здесь, на виду у правителя, четверо мужчин полосуют когтями и клыками друг другу дорогую одежду и слегка измененные морды, рычат, как так и надо.

Не отстает от них и парочка обернувшихся кошек: нагулявшая жирка рысь тяжеловато ходит вокруг поджарой, хлесткой черной пумы. Обе, злобно оскалившись, угрожающе воют и, выгнув спины, кружат, обмениваясь ударами когтистых лап по мордам. Слюна летит, мех, по полу разбросаны яркие дорогие одежды, видно, сброшенные этими скандалистками при обороте, — сплошное непотребство в княжеском дворце устроили. А может, в своей звериной ярости никто из них не осознает, где находится и зачем?

Наконец князь заметил нас, сел ровно и громко, властно объявил:

— Довольно! Только я могу решать, какой клан заслуживает большего, чем уже имеет! И уж конечно, чья дочь более всех достойна стать княгиней!

— Особенно когда их будет несколько, — тихо добавил не участвовавший в драке волк, опекающий девицу-сервала, проводив глазами покорно удалившихся мужчин и кошек.

Валиан Северный перевел на него холодный голубой взор, причем заметно давил, вынуждая пожилого волка склонить голову и прижать уши к макушке, а затем вернул свое внимание подданным:

— Добро пожаловать, уважаемые ата и лу из дальних краев!

Улыбнулся он исключительно нам, девицам, робко выглядывавшим из-за широких плеч сопровождающих. При этом пристально прошелся взглядом по каждой из нас. Мы продвинулись вперед, в центр зала, и начали представляться. Сперва выступил посланец гиен:

— Лу Глафира из Шварта! Клан прислал четыре подводы солонины и сушеной рыбы…

Закончить ему князь не дал, резко подался вперед и с горящим в глазах интересом предвкушающе мурлыкнул:

— Так это вы, любезная моя, уже известная на весь Аверт, та самая главная княжеская невеста?

Глаша плавно, медленно оправила сарафан на крутых бедрах, картинно повела округлым плечом, привлекая внимание к высокой полной груди, и молча скромно кивнула. Ей Маран вчера строго-настрого наказал рот не открывать, пока не скажут. И умница Глаша даже в подпитии запрет не нарушила, почуяв, что это для ее же пользы!

— Открой личико, красавица, — в голосе князя, залюбовавшегося Глашиной фигурой, проступила хрипотца; глаза у него заметно потеплели.

Я кожей ощутила, как замерли все наши спутники, даже дышать перестали в ожидании. А Глаша, бесхитростная душа, нисколько в своей красоте не сомневаясь, даром, что ли, мы с Марийкой столько сил на нее потратили, сняла кружевную накидку и тряхнула блестящей белоснежной гривой, помогая волосам красиво лечь на плечи и спину. Сзади смотрелось прекрасно! Но будущий жених сидит впереди.

Сперва он засмотрелся на ослепительный водопад светлых волос, а потом разглядел Глашино лицо. Я краем глаза тоже видела и одиноко торчащий зуб, отчего якобы таинственная охмуряющая улыбка гиены была похожа на ехидный оскал. И красноватые глазки-буравчики. И… в общем, все разглядела, как и князь. Вон как левый глаз у него нехорошо задергался. Особенно когда Глафира не сдержалась и по-мужицки грубо хохотнула. Следом мы с Марийкой захихикали — крепкая, видно, настойка у Вита получилась. Тихо-тихо кругом, и мы ехидно хихикаем: я — дурная и Марийка — глупышка молоденькая.

Швартовский посланник, отметив, как князь в лице переменился, торопливо зачастил:

— Четыре телеги лучшей на севере солонины и рыбы сушеной, значит. Всем миром собирали, все, что смогли найти, отдали. После войны-то голодно, да подчистую и…

— Следующие! — оборвал князь гиену.

Вперед вышел насупленный паренек от клана шакалов, но сказал по-мужски твердо и четко:

— Лу Марийка из Призрачного хвоста. В придачу телега лучших тканей — шелка да шерсть тонкой работы.

Сама Марийка походила на сгорбленную тростиночку, испуганно жалась к парню, как ребенок к матери. И, наверное, только мне, лучше знакомой с этой отчаянной девчонкой, было известно, насколько это напоказ.

— Плат сними! — строго, не допуская неповиновения, сказал ей Валиан, принюхавшись.

Маран, застывший рядом со мной, теперь словно и вовсе окаменел. Его надежда на то, что меня не будут разглядывать, таяла, как снег по весне.

— Кроме несозревшей девчонки у вас, шакалов, больше совсем женщин не осталось? — проревел князь, бешено взирая на Марийкиного сопровождающего.