– А я верю, иногда и люди верят.

– Читай они классику, понимали бы всю драматургию шоу-бизнеса. Только люди читают всякую ерунду, или смотрят, или обсуждают.

– Может, им просто надоела реальность? Хочется просто ноги в потолок, а глаза в экран.

– Согласен, там легко, там фуфел. Реальность течет по своим древним законам, из утробы матери к Кришне в рот на завтрак. Меняют ее единицы, выскочки: они не согласны ложиться ломтиком сыра на бутерброд вот так просто. И всюду они как заноза общества.

– И чертовски красивы, – посмотрела на Бориса с любовью Анна, – как древнеримские статуи. Они всегда стоят в полный рост – неприлично своевольные, неприлично бесстрашные, смеющиеся даже сквозь слезы.

– Видимо, сегодня нужны силы не только на то, чтобы писать, но и читать. Не только петь, но и слушать. Я как-то ради интереса прочитал что-то современное типа «не выводи меня», не помню название, точно «не … меня».

– Ну и как? Вывело?

– Не меня. Вроде и неплохо, и премии, но не покидает ощущение, что современные писатели грешат спекуляцией острыми темами.

– Ага, точно. Такое чувство, что водят за нос: почувствуй это. А здесь вот это. Жалость. Острую жалость. Еще. И еще. Они не знают меры в накручивании эмоций, и это отдает моветоном.

– Именно такие авторы сегодня собирают награды, они популярны. Устраивают американские горки, аттракционы в своих книгах – и становятся знаменитыми. Но самих их нет, они в тени как личности.

– Видимо, такие сегодня нужны кому-то. После Достоевского, будь он трижды нобелевский лауреат, вряд ли он меня теперь проведет!

– Я сегодня подумала, отчего искусство так трансформировалось… Оно стало… Быстрее, проще. Но не хуже, нет. Оно отвечает лишь ритму современной жизни, и как в давние века оно врачевало души, и сегодня оно скорая помощь.

– В любой книге должна быть хоть одна хорошая мысль. Хорошая мысль – это и есть скорая помощь. Это прямой массаж сердца, искусственное дыхание, разряд и разрядка.

– … укол обезболивающего, сладкий наркоз, снотворное, таблетка от аллергии…

– Весь Достоевский в одной женской сумочке, – покрутил ею Борис.

Осень. Понедельник. Начать бы с чистого листа, но листья все б/у.

Анна сидела на кухне и смотрела в окно. В руках – бутерброд, в чашке – чай. Отвлеклась, а зубы тем временем уже вырезали в бутерброде Колизей. Только очнувшись, она ощутила вкус хлеба и масла. Продолжая толкать их во рту, долго смотрела на свой прикус, на бутерброде в разрезе. Во рту возник солнечный Рим, масляный от туристов и достопримечательностей.

После базилики Святого Петра Анна с Борисом шли все еще гремя веригами, которые тащились за ними, то и дело позвякивая наставлениями, пока вдруг за углом не возник его величество Колизей. Цепи отвалились, словно их и не было, потому что весь объем воображения занял Колизей.

– Не хватает воображариума, чтобы вместить арену.

– Одолжить?

– Не, не, не, не поможет. Думаешь, я не пробовала? Я же здесь не первый раз.

– И как эта нехватка у тебя выражается?

– Рот открывается.

Борис рассмеялся так громко, что ряженые римские воины оглянулись на нас и заулыбались, приглашая сфотографироваться. Один из них пил воду из пластиковой бутылки. Картинка смешала времена и нравы.

– Это все, что осталось от тех самых римских зрелищ. Такие веселые.

– Они рады, что выжили. Из артистов мало кто выходил с вечеринки живым, – с сожалением добавил Борис, будто потерял на этой арене кого-то из близких. – Наши перформансы выглядят детским лепетом по сравнению с тем, что здесь тогда происходило. Женщин насиловали дикие животные, гладиаторы убивали друг друга, все на потеху кучки коронованных особ.

– Все равно красиво. А Колизей действительно похож на корону, которую погрызли с одной стороны, – нарушила я возникшую паузу.

– Да, действительно похож.

Мы обошли корону вокруг. Анна неожиданно отвернулась от Колизея. Он ей надоел. Вдали зеленели лужайки и высоченные деревья, растущие корнями вверх.

– Пойдем туда, – потянула Бориса за руку Анна.

Скоро мы оказались на Латеранском холме, у церкви Сан-Джованни.

– Золотая базилика. Оплот католицизма.

– Чувствуется по точному удару клинка, – указала головой на обелиск, воткнутый в самый центр площади, Анна.

– Не веришь?

– Верю, верю, верю, верю. Там над входом написано.

– А клинок этот, – наклонился Борис к фонтанчику обелиска, дотронулся до воды и смочил лицо, – самое древнее оружие из всех существующих.

– Ты сейчас про католицизм? – улыбнулась Анна.

– Надо будет подумать над этим на досуге.

Скрипнул паркет, когда она решила подлить кипятку в чайник. «Нет, не пол – одиночество». Слов нет… Только пустые гильзы души.

День был обычный, день рождения Анны Родиной. Она думала, что приготовить себе и дочери сегодня. Готовить не хотелось, хотелось влюбиться, выйти замуж и пойти в ресторан. Она встала и пошла к раковине, достала из мешка картошку и принялась ее чистить, в голове крутилась всякая ерунда: «Почему чистить картошку – это быт, а чистить мандарины – уже праздник?» Уже хотелось Нового года, хотелось влюбиться, выйти замуж, взять мандарины, шампанское, забраться под елку и целоваться всю зиму. Имела право. Сегодня у Анны Родиной – день рождения. Неожиданно мечту разбил звонок телефона. Именинница вытерла руки полотенцем и взяла трубку. Это была Галина. Она, как всегда, начала издалека:

– Привет, Аня, что делаешь?

– Картошку чищу.

– Работаешь, значит. Бог тоже много работал. Знаю, что советовать девушке бесполезно, ей можно только пожелать: дорогая Анна! За несколько лет общения с тобой я открыла важный закон: женщине много не надо – ей нужно все. Что тебе пожелать, дорогая моя? Конечно же, счастья, любви, здоровья, детей, исполнения всех желаний. Это да, это в первую очередь, только что делать с теми, что лезут нагло без очереди: деньги, слава, успех? Они лезут, и мы их пропускаем вперед. Такова жизнь. Так что желаю тебе принимать все как есть, но при этом оставаться женственной в полном счастье этого слова. Одним словом, желаю тебе и твоей дочке счастливой любви.

– Спасибо! Обязательно, ты только скажи, какая она – счастливая любовь? Чтобы я ее сразу узнала.

– Вот меня утром поцеловал муж, я опьянела на миг, и жить стало легче. Думаю, как-то так.

– Центральное слово «муж»?

– Нет, утром.

– Я-то думаю, что меня с утра так замуж тянет? Спасибо тебе, Галя. Кто, как не ты, поможет расставить акценты? Спасибо!