Видеманн посмотрел в бинокль. «Черт подери, это же русские! – прорычал он и закричал: – Тревога! К бою!» При этом он, как сумасшедший, стучал по куску железнодорожного рельса, служившего в качестве предмета для подачи сигнала тревоги. Из деревянного домика за пушкой раздались крики и брань, солдаты выскакивали в кителе и брюках, без кителя, в каске и без каски. Два танка остановились перед самым мостом.

Быстро к пушке, опустить ствол, открыть огонь. В наличии только восемь бронебойных снарядов. Расстояние – триста метров. Первый русский танк вспыхивает словно факел, второй переворачивается и скатывается в Дон. На таком расстоянии попасть не трудно, но танки, находившиеся в подлеске, открыли ответный огонь.

Пушка Видеманна сделала еще два выстрела, затем послышался только треск вспыхнувшего деревянного домика за пушкой.

На северной окраине Калача артиллерийский дивизион тяжелых 150-миллиметровых пушек занял свои позиции, дула пушек направлены на донские холмы и на мост, но выстрелов не последовало. Командир дивизиона попытался связаться по телефону с командующим артиллерией, но связь не состоялась. Дивизион прибыл из Германии, и сейчас здесь не оказалось никого, кто дал бы им разрешение открыть огонь. Без приказа огонь открыт не был. 20-миллиметровые пушки зенитно-артиллерийской школы стреляли в подлесок, однако русские молчали. В этом подлеске находились шестнадцать русских танков, а в пятистах метрах от них стояли двенадцать немецких орудий с полным боекомплектом. Солдаты-артиллеристы лежали на земле около орудий, о чем-то болтали или что-нибудь ели.

Навстречу русским танкам на восточном берегу Дона бежит старший лейтенант – командир охраны моста. Он вскидывает свою винтовку и стреляет по танкам, бежит, и кричит, и вновь стреляет. Все это выглядит странно и одновременно ужасно. Ему дали подбежать к танкам на расстояние двадцати метров, после чего он упал лицом вперед.

Около полудня 3-я батарея зенитной школы сделала попытку взорвать мост. Попытка не удалась. В распоряжении батареи находились несколько 75-миллиметровых противотанковых пушек, два гранатомета и одна 88-миллиметровая пушка, но с помощью этих орудий батарея не могла что-либо сделать.

С наступлением темноты полковник подтянул подкрепление, и, когда на следующий день солнце взошло над Сталинградом, дивизион 150-миллиметровых пушек отступил на восток, а 75-миллиметровые противотанковые пушки оказались без боеприпасов. Два гранатомета стреляли в течение часа, а 88-миллиметровая пушка сделала три выстрела, после чего ни один из гранатометчиков не остался в живых, а 88-миллиметровая пушка превратилась в бесформенную груду металла.

Мост через Дон у Калача перешел к русским.

Видение фельдфебеля Глухера

В течение девяти недель солдаты работали день и ночь, чтобы подготовить зимнюю квартиру для штаба корпуса. Сама деревня, где предполагалось разместить штаб, не была разрушена. Бункеры и склады располагались один рядом с другим – весь штаб корпуса занимал довольно большую территорию. 8-й корпус вынужден был к этому времени покинуть Песковатку.

Здесь ненавидели шум моторов и лязганье гусениц; улица, проходившая от Дона через поселок, была заблокирована, но существовал объезд длиной два километра. Возникли споры о том, кому какое занимать помещение, тут на развилке дороги, ведущей к высоте 137, появились два «Т-34» и обстреляли группы машин. Лазарет, ремонтный взвод, армейский продовольственный склад, склад запасных частей оказались в руках русских. Возникла та же самая картина, что и во время бегства немецких частей и подразделений на север и юг.

Южнее от тяжелого временного моста у Акимовского части 384-й пехотной дивизии и два легких артиллерийских дивизиона рейхсгренадерской дивизии удерживали большой плацдарм площадью двадцать шесть квадратных километров. Артиллерия в свое время должна была занять определенную позицию, но покинуть эту позицию оказалось не так-то просто. Дело было не в горючем и не в тягачах – не было лошадей.

В октябре все дивизии отослали лишних лошадей в тыл, поскольку в них не было нужды. Исходили при этом из опыта предыдущей зимы, когда погибло большое количество лошадей, даже не принимавших участия в боевых действиях, – состояние транспорта не позволяло подвозить корм для животных. Сейчас их отсутствие оказалось роковым. Оставшихся лошадей хватало лишь для того, чтобы сменить позиции один раз, возможные потери заменить было нечем.

А потери были.

Сначала плацдарм удерживали при наступлении вражеской кавалерии и моторизованных головных частей, затем танков. Всего шестьсот человек должны были обеспечивать переход отступавших дивизий через плацдарм. Через мост переезжали боевые части, машины, транспорт с ранеными, подразделения организации «Тодт», строительные батальоны, лошади, люди и повозки. На фоне лунного ландшафта было видно, как с холмов потоками спускались разбитые части 1-й румынской кавалерийской дивизии и остатки 376-й пехотной дивизии, скапливались перед мостом и вязли в грунте после моста – в песке, в гальке, в низинных местах, в грязи, застревали среди обломков разбитых лафетов, машин и лошадиных трупов.

О дисциплине не было и речи, каждый командовал, кричал и приказывал. Вперед прорывался тот, у кого был более сильный голос и более мощная машина.

За восемь дней до всех этих событий здесь все выглядело иначе. По обеим сторонам моста в деревянных домиках сидели по четыре солдата и периодически объявляли по радио направление движения по мосту: пять минут на запад, пятнадцать минут на восток. Строго следили за тем, чтобы скорость движения по мосту не превышала пятнадцати километров в час. Шестьдесят машин проезжали вперед, тридцать – назад. Каждый час охрана моста освобождала мост на пять минут для движения в обоих направлениях различных транспортных средств на конной тяге. Слово полевого жандарма было законом, а фельдфебель Глухер был хозяином этого участка, размеры которого ограничивались мостом. Да, восемь дней назад сторожевые домики еще стояли, а в подчинении Глухера находился двадцать один человек. Но вскоре уже не было пятнадцатиминутных перерывов, не было ограничения скорости, а главное, не было машин, которые двигались на запад.

Перила моста были сломаны – восьмитонный грузовик опрокинул в Дон орудийный расчет вместе с лошадьми и пушкой.

У Глухера был двадцать один человек, и по уставу он обязан был вести борьбу против силы, о мощи которой говорил двадцатитысячный поток бежавших частей вместе с лошадьми и машинами.

Что значило теперь слово фельдфебеля и во что превратились дивизии, объятые страхом, во что вообще превратились люди, которые еще позавчера сидели в своих ледяных норах, а до этого в течение месяцев стойко держались перед мощными атаками противника?

Из подходивших к мосту лишь немногие участвовали в боях на передовой; большинство людей, пытавшихся во всей этой сумятице спастись бегством, были из военных обозов или частей снабжения.

Хозяин моста сидел на крыше своего домика, мимо него протекал поток бежавших с фронта частей.

Затем наступила ночь, но рев и крики не прекратились. Тот, кто пытался пройти по льду, отходил от берега не очень далеко. Ширина реки здесь была двести шестьдесят метров, и, если лед проламывался, никто не помогал друг другу, каждый был предоставлен самому себе.