На мгновение наступила тишина. Слово «любовь» замерло между ними, слишком хрупкое, чтобы дотронуться до него.

Джини молчала, и тогда он продолжил.

– Я только хочу сказать… – он замолчал, вскинув руки от безысходности. – Все просто… не видеться с тобой – убийственно для меня.

– Что же мне делать? – еле слышно спросила она бесцветным голосом.

Теперь он сжал обе ее руки, о еде давно забыли, остальные посетители с их шумом и суетой перестали существовать для них.

– Джини, мы не можем ничего сделать. Нет пути, который привел бы нас к счастью. Просто надо жить настоящим, решая проблемы по мере их возникновения. Если ты считаешь, что должна уйти, пусть так и будет, мне придется смириться с этим, – он замолчал и крепко сжал ее руки. – Но это чувство… так драгоценно, так прекрасно…

Она почувствовала, как он нежно вытер одну-единственную слезу, ускользнувшую из-под ее контроля.

– Последние дни только и делаю, что плачу, – проворчала она сердито.

Рэй откинулся на спинку стула.

– Я уже сказал, что не буду давить на тебя… это было бы несправедливо. Ты рискуешь своим браком.

– При детях нам больше нельзя видеться.

– Нельзя, это очевидно.

Он словно ждал, что она продолжит, но она не знала, что сказать.

– Мы еще встретимся?

Джини покачала головой.

– Нет, я не могу… но как устоять перед тобой?..

Он улыбнулся, но улыбка получилась нервная.

– Но… – начал он.

– Но что же будет дальше? Мы встречаемся в кафе, нам хочется большего. И в конце концов мы сделаем то, о чем думаем. А потом что?

Рэй улыбнулся.

– Я не знаю, Джини.

– Не смешно.

– Может, и не смешно, но и не трагично… правда?

Джини покачала головой, не в силах больше думать об этом, и взглянула на часы.

– Мне пора возвращаться. Давай поговорим о чем-нибудь другом? О чем-то нормальном, например…

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

– Политика и погода меня не интересуют. Я хочу только одного – поцеловать тебя. – Рэй взглянул на нее вопросительно.

Она огляделась в панике.

– Не здесь.

– Где же тогда?

– Мы слишком старые, чтобы целоваться на людях.

Рэй фыркнул.

– Как и большинство людей. Это, конечно же, ограничивает круг возможностей в самом сердце Чайнатауна.

Он махнул официантке, чтобы принесла счет.

– Итак, теоретически, – шепнул он, – ты бы не отказалась от поцелуя?

Не сводя с него глаз, Джини почувствовала волну желания, которое, против ее воли, вырвало вздох из ее груди. По лицу Рэя она поняла, что другого ответа ему не нужно.

– Мы могли бы поставить здесь пианино для Элли.

Джордж вел себя так, как будто уже купил дом. Стоило им войти в очередную пустую комнату, ее муж принимался перетаскивать виртуальную мебель из их дома на Хайгейт в старый ректорий в Сомерсете. Сияющий чистотой агент по недвижимости, Джеймс, терпеливо ждал неподалеку, теребя запонки и слишком энергично соглашаясь со всем, что говорил Джордж. Его глаза блестели, и Джини решила, что это наверняка говорит о том, что он почуял большие деньги.

– Это первый дом, который мы посмотрели, – шепнула она Джорджу.

– Но это не значит, что мы не можем купить его, правда? – ответил он кротко.

– Конечно, нет, но надо, по крайней мере, взглянуть и на другие. Этот очень дорогой.

Она понимала, что зря тратит время: купит Джордж дом или не купит – это не зависит ни от цены, ни от ее мнения.

– Он идеальный, – повторял Джордж, распаляя огонь в глазах агента.

– Перестань его нахваливать, пожалуйста. Это только повысит цену. Агент же не на нашей стороне, забыл?

* * *

Джини устала. Она уже забыла, каково это – хорошенько выспаться. После ужина Рэй повел ее в Сен-Джеймс парк. Жара спала, будто ее никогда и не было, сменившись пронизывающим ветром с дождем. В парке, как всегда, бродили туристы, но их было немного, и Джини с Рэем уселись на его куртке под деревом, он скрестил ноги и сидел с абсолютно прямой спиной, а она поджала ноги под себя, смущенно натягивая юбку на колени.

– Ты выглядишь странно в этом костюме, – сказал он.

Она не удержалась от смеха, несмотря на все свое волнение.

– Какой ты невоспитанный! К твоему сведению это мой почтенный бухгалтерский костюм. Я надеваю его, только когда встречаюсь с бухгалтером. Неужели он такой плохой?

– Я не сказал, что он плохой, просто… он не для тебя. Хотя, может, он действительно плохой. Разве твой бухгалтер не станет вести твои счета, если ты наденешь джинсы?

– Я всегда думала, что нет. Это традиционная дань уважения, понимаешь?

Мимо них прошла большая группа туристов-подростков, которые полностью игнорировали мир за пределами своего замкнутого круга.

Рэй показал на них.

– Во всем виновато центральное отопление.

– В чем виновато?

– Мы намного крепче них. Мы избаловали, изнежили их, и вот – они бесхребетные, – он разошелся, и Джини поняла, что для него это не пустые слова. – Я вырос в Портсмуте, мой отец служил в торговом флоте, и мы жили в холодном одноэтажном доме с печкой, которую топили углем.

– С оранжевым углем на решетке? – перебила она. – Я его помню. Это лучше, чем ужасная черная газовая печка, которая стояла у нас. Мы либо мерзли, либо чувствовали себя как в тропическом дождевом лесу.

Рэй фыркнул.

– Точно. Не то что сейчас, для этих слюнтяев. По утрам я грел одежду у печки, прежде чем надеть ее, она так быстро портилась. – Он пренебрежительно указал на группу иностранных школьников. – Им этого не понять. И это наша вина.

– Ну да, а нам нечего было есть, кроме той бурды, которую приносили соседи, и у нас была всего одна пара ботинок на двенадцать человек, – она шутливо шлепнула его по плечу. – Просто мир изменился, да?

– Нет, серьезно, возьми таких, как твой зять, – разгорячился Рэй. – Совершенно очевидно, что он мнит себя Богом, и, думаю, это высокомерие идет не от самоуверенности, а от избалованности и потворствования его прихотям в детстве.

Джини нахмурилась.

– Пожалуйста, не будем о нем.

Он взял ее за руку и притянул к себе.

– Хорошо, я замолчу, если ты поцелуешь меня.

Поцелуй, на который она с удовольствием согласилась, был долгим и нежным. На мгновение она даже забыла, что находится в общественном месте. Ей так хотелось, чтобы это мгновение длилось вечность, чтобы изгладить из ее памяти то мучительное решение, которое она приняла.