Там нас посадили обедать, досюда еще не докатилась карточная система, да и тюленей здесь было в избытке. Существовал и «складской запас».

– Слушай, а ты чего кока-то не взял? Он же у немцев есть!

– Вот пусть он своих товарищей здесь и кормит, нечего от хозяйского стола кормиться. А кока мы на станции возьмем. Федор Евграфович, кока дашь?

– Дык у меня Марь Федоровна и два поваренка от армейцев. Все. Коли немца оставляете, так и его пристроим.

Я посмотрел на подавальщицу, дородную такую поморку.

– А вы пойдете на один рейс, до Архангельска?

– А я чё, пойду, раз надо! Руки, чать, оттуда откуда надо ро́стут. Я летом на стойбищах людей кормлю, и санитарная книжка имеется. – Она слегка «окала» и чуть растягивала слова, как это принято на Севере.

В общем, вопрос с коком решился. Аврамов, конечно, посетовал, что уходим, но понимал, что по-другому уже не получится. Шифровка ушла, и мы вернулись на лодки.

Прятаться уже было не нужно. Пошли под дизелями на выход. Впереди К-23, в паре кабельтовых от нее мы. «Немка» имеет только 18 узлов, поэтому Жуков держал средний, а мы полный. Рулевой Леша Семикин никак не мог привыкнуть к рукоятке, которой управлялась лодка, поэтому крутил ручной аварийный штурвал. Одиннадцать, половина, боевых пловцов находилось на «немке», исполняя роль охранников в отсеках и комендоров у орудий. Из допросов было известно, что еще в середине мая лодка попыталась уйти, дошла до Моржова и вернулась из-за той самой стамухи, образовавшей затор. Они направили туда ледокол. Через час сорок мы подошли к этому месту и убавились. С Жуковым мы договорились, что надо постараться не трогать айсберг, попытаться его обойти, и только убедившись, что иного выхода нет, использовать неиспользованные заряды, чтобы пробить дорогу для «немки». Сама К-23 могла нырнуть и пройти тем же путем, как мы сюда и попали. Мы нырять, увы, не могли. Сложность прохода состояла в том, что с обеих сторон пролива здесь спускаются реки, с большим конусом выноса и многочисленными рукавами. В ход пошли багры и ручной лот, и у «рискового командира» все получилось. Нам осталось только пройти по пробитому каналу. Дважды коснулись грунта, но прошли. Дальше глубины хоть и небольшие, но там чистая вода. К тому времени наш экипаж закончил «маскировать лодку»: затерли какие-то «руны» и герб красного цвета, нанесли полосы полярного камуфляжа. Но воспользоваться уловкой нам не пришлось. Только прошли Моржов, как увидели в небе черные разрывы над горами на мысу Кротова. Там за ними станция Столбовая. Разрывы начали снижаться, видимо вражеский самолет пошел вниз, чтобы быстрее выйти из-под обстрела. Я начал разворот, так как угол возвышения был маленький, рубка мешала обеим установкам стрелять. Жуков уменьшил ход и развернул все стволы в ту сторону. Кроме семафора, с ним связи не было. Мы находились дальше, поэтому первыми увидели BV.138, довольно уродливую трехмоторную лодку с подвешенным под моторами корпусом. И тут гулко дважды ударила 100-миллиметровка с «Катюши». Аркадий применил главный калибр со шрапнелью. «Блом унд Фосс» вспыхнул, резко накренился и врезался в скалы на южном берегу пролива. Так что, глазки мы у немцев вырвали. Базируются эти машины пока далеко, но пленные в один голос говорили, что база готовилась для них. Лодки – это вторично, их назначением станет доставка топлива сюда. Что ни говори, а Белушья губа действительно больше подходит в качестве аэродрома для летающих лодок. Мы прибавили, Жуков уведомил Столбовую, что подходим к их секторам. Но так как они видели результаты стрельбы и дым над островом, то проблем не возникло. Мы вошли в их сектор, «катюша», имевшая четыре «лишних» узла, исполняла противолодочный зигзаг, мы же шли напрямую, чтобы как можно быстрее оторваться от пролива. Еще раз довернули и покатились в сторону Канина Носа, под прикрытие береговых батарей. Туда идти – двадцать часов. В это время года здесь круглосуточно светит солнце, мы отыграли у противника часов восемь максимум. Скорость у «138-го» всего 230 километров в час. А даже по прямой ему сюда лететь тысячу километров. Через час-полтора их база доложит, что самолет не прибыл, и они пошлют новый, в обход, по новому маршруту. Так что примерно через 8 часов нас начнут искать здесь. Поэтому «Полный вперед» и никаких отворотов. Мы чуть растянулись, теперь я иду впереди, а Жуков сзади и держит дистанцию в четыре мили. Так безопаснее. Выглядит со стороны это так, как будто «немка» пытается оторваться от противника. Тоже, чтобы мозги противнику запудрить. Включили все имеющиеся радиостанции, слушаем все, что говорят и передают немцы. Тем более что захвачена шифровальная машинка и шифровальные книги. Все это на лодке не хранилось, но радиста оглушило взрывом в третьем отсеке, куда он вышел поболтать. Но его больше нет, он был одним из тех, кто был классифицирован мной как матерый фашист. Люлей я за него, конечно, получу, если ничего экстраординарного не произойдет со станцией Маточкин Шар. Судя по мощности взрывов, «BV» летел с бомбами. Следующий полетит тоже с ними. Не найдя нас на базе, они отбомбятся по ней и «Шторму». Других плавсредств там просто нет.

Снизу покурить попросился немецкий врач. Воздух в лодке у немцев довольно гадкий, и это несмотря на то, что на обоих гальюнах висят таблички, что на стоянке пользоваться ими запрещено. Но сейчас на лодке работает другой экипаж, для которого эти «ферботен» ничего не значат. Его допрос проводил не я, поэтому решил воспользоваться возможностью. Он, кстати, довольно спокойно отнесся к тому, что лодку «похитили» и предстоит плен. У врачей своя специфика и в любых условиях потребность в них высокая, особенно в таких специфических. Немец поздоровался, поднявшись на мостик. Вместе с ним сюда же поднялся Валентин Катаев, борец, боксер и мастер спорта по плаванию из Севастополя, один из трех человек, охранявших второй отсек, где и расположился лазарет. Эта лодка, в отличие от «семерки», немного более «комфортабельная», она – дальняя, и офицеры здесь живут по двое в каютах. На «семерке» каюта одна, у командира, и она в третьем отсеке. Так сказать, «отдых, не отходя от кассы».

После приветствия попросил разрешения закурить. Я полез в карман, чтобы дать ему сигарету (у союзников покупаю, так как имею валюту на руках и право ее использовать), но он вытащил свою трубку, уже набитую, и вежливо отказался от «Кэмела». Внимательно огляделся, но берег был уже в 50 милях, поэтому он не мог его увидеть, видимость была миль семь-десять. В это время года парит довольно здорово, и только при наличии ветра можно разглядеть далекие ориентиры.

Родом он из Бремена, потомственный военно-морской врач. Его отец принимал участие в Ютландской битве и даже остался жив.

– Если дойдем, то война и для меня закончится.

– Да, Юрген, мы и сами ждем скорейшего окончания войны, но в Берлине.

– Вы еще надеетесь?

– Мы в этом уверены.

– Я думал, что вы – командир, а вы – комиссар. Это поэтому вы приговорили к смерти Эрхарда и Книппе?

– По-моему, я зачитал приговор, а немецкий я знаю неплохо. Что там было сказано?