Собакевич поручил ему организовать отделение партии «Наш терем». В городе на Неве партия с треском все проиграла, чего Никто не ожидал. Но не отчаялся. Пилюлю подсластила жена Собакевича, которую обыватели выбрали в парламент. Ну, или не обыватели. Короче, баба получила неприкосновенность. Это было своевременно. Баба была с гонором и претензиями на роскошь и сильно подвела Собакевича, вынудив того хапнуть апартаменты в центре города. На мужа насели тогда милицейские чины, раскручивая громкое коррупционное дело. И баба в Первопрестольной сразу взялась хлопотать за мужа, которого сама же и подставила.

А Никто, закрепившийся в ближнем и самом доверительном круге Собакевича, начал окучивать московский свет, близкий ко двору, строя планы на вхождение в высшее общество, имеющее доступ к трону. Но и в Питере были дела – Никто решил обустроить тылы перед походом на Москву. Для этого надо было добиться, чтобы Собакевич остался градоначальником на следующий срок.

Никто нагнул купчин, которым сам же пробивал дорогу в свое время, чтобы те дали на назначение Собакевича восемь чемоданов ассигнаций – дескать, потом быстро отобьете, когда Собакевич займет снова нагретое кресло. Но купцы – народ ушлый, не верили они, что Собакевич останется при должности. По их наблюдениям, не отвертеться ему было от каторги за художества своей бабы.

И вправду, остался Собакевич не у дел: градоначальником стал другой персонаж.

* * *

Никто отказался от предложения нового градоначальника еще поураганить в Северной столице и смазал полозья саней по направлению к Москве.

Дела там в это время творились эпохальные. Царь Борис стал совсем плохой: пляски на дискотеке и предыдущие инфаркты сделали из монументального монарха ботву, валяющуюся на троне. Всем рулили его дочь Смутьяна и Дубайс непотопляемый. Именно в этот момент им положили на стол досье г-на Никто, питерского чиновника: дескать, склонный к интригам карьерист, хитрый и беспринципный.

«Это же именно тот, кто нам нужен!» – обрадовалась Смутьяна. И Никто перебрался в столицу: его подтянули для того, чтобы для начала присматривал за кремлевским завхозом Бородкиным – а то, не ровен час, сдаст во втормет Царь-колокол.

Бородкин же вслух рассуждал: Царь-пушка смотрится еще ничего, а колокол все равно дырявый, кому он нужен, отвезти металлистам – двор переживать не станет, а лишняя пара соток в бумажнике не помешает. Но он просчитался: Смутьяна с Дубайсом, не обращая внимания на папу, уже вовсю накладывали лапы на имущество, до которого могли дотянуться, и Царь-колокол за здорово живешь прощелыге Бородкину отдавать не собирались.

А чтобы неугомонный аферист-завхоз еще чего не замутил, приставили к нему выписанного из Питера бдительного Никто. Надо сказать, Царь-колокол и ему приглянулся, но начинать кремлевскую карьеру, по питерской привычке, со стрелки с бандитами, где можно было бы подбить их вывезти колокол из Кремля, а бабки поделить, он не решился. Было много других проектов, требовавших безотлагательного его участия.

Перво-наперво следовало обеспечить недвижимостью и жалованьем понаехавших подельников, потянувшихся за ним из Питера. Свои люди на чужбине (а Москва – она такая) очень нужны. А затем надо влезать в темы, на которых сидел Бородкин, понемногу отодвигая его – все равно не жилец он в Кремле.

Но тут Никто ждало фиаско, ибо Бородкин выпивал с царем. Дубайс и Смутьяна отсекли от папаши всех собутыльников, и Бородкин был тогда один, кто мог тайными тропами через кремлевские чуланы и кладовки пробраться к самодержцу в опочивальню со штофом смирновской и соленым огурцом. Поэтому ценный кадр усидел в своем кресле, еще какое-то время отравляя существование питерским.

А Никто тем временем стал главным инспектором царского двора. Это как если бы медведя назначить проверяющим на пасеку. Но он быстро осознал, что поживиться особо нечем – все было украдено до него сладкой парочкой: Смутьяной и Дубайсом. Поэтому оперативного простора у него не было.

Еще больше этот простор скукожился, когда за питерскую бригаду, в том числе были Никто и Дубайс, по-всамделишному взялись силовики. Одна ушлая баба в городе на Неве, промышлявшая тем, что организовывала право поставки ко двору его величества, раскололась и начала давать показания. Возникло дело о коррупции, моментально распухшее до таких размеров, что подключились самые высокие чины тайной службы, полиции, сыска и прокуратуры. Потянули и почти вытащили всю взяточную цепочку, важным звеном которой была организованная уркаганская группа, на связи с которой замазались высокопоставленные чиновники. Фигурировали в материалах и Никто, и сам градоначальник Собакевич, которого вообще арестовать собирались.

Собакевич лег на сохранение в больничку – что-то там местные врачи нашли в организме, подточенном градоуправлением. Их поехали инспектировать московские медики. А то ведь часто бывало: найдут местные эскулапы у шишки губернского разлива какое-нибудь опаснейшее изменение мозгов, а на поверку выходит, что у того только лишь бытовой алкоголизм и заурядное раздвоение личности. Но пока телеги московских профессоров тащились по тракту, Собакевич сбежал из больничной палаты и улетел на аэроплане в Париж.

А инспекторская деятельность Никто в администрации двора бесполезной для него не стала: ему удалось сформировать 88 папок – по числу губерний. И в каждой из них мелким почерком было написано о том, что губернаторы и прочие предводители дворянства на местах хотели бы забыть. Эти папки очень пригодились потом, когда Никто взошел на трон.

* * *

А пока нужно было тешить царя Бориса, вернее, его «семью» – в полном смысле этого слова, то есть мафиозном. Никто стал в нее вхож. Семейка процветала, занимаясь традиционным дворцовым промыслом: здесь воровала, а там (за границей) прятала. И ей кровь из носу понадобился надежный и близкий по духу начальник тайной службы, чтобы, в случае чего, вместо арестантской телеги прислал свежих стерлядей.

Предыдущий шеф тайной службы наломал дров: полез в грязных сапогах в изящное дело внешних сношений и во внутреннюю кухню двора. А баба его была настолько алчная, что и сравнить не с кем. Так и до скандала недалеко.

Так в тайной службе появилась новая метла. Никто разогнал прежних топтунов и сыскарей. С особым злорадством отомстил тем, кто в свое время расследовал его питерские подвиги. На все хоть сколько-нибудь значимые должности своих клевретов понаставил, проверенных питерскими стрелками и разборками. Главным качеством претендента на должность была не оперативная смекалка или другие какие-то филерские таланты, а личная преданность – Никто не доверял никому со стороны. Так, кстати, в службе возник будущий знатный нефтедобытчик Секин. Он до того был армейским переводчиком, и корифеям тайной стражи пришлось учить его азам профессионального мастерства: запоминать скабрезные анекдоты про власть и вербовать проституток.

* * *

Как Никто на трон попал? Насчет этого ходит в народе много былин и сказаний.

Одни говорят: ночью после штофа смирновской приснился царю Борису сон. Будто окружили трон комиссары (это бесы такие агрессивные), подняли его на руки и выбросили вместе с царем в дворцовое окно. А там, на площади, – тысячи и тысячи обманутых, обворованных, уволенных, посаженных за все годы его правления. И заставили они Бориса водку пить, пока он не лопнул. Мол, после этого сна Борис задумался о том, что пора ему на монархическую пенсию.