запястья Ланской в кулаках, я удерживаю их над ее головой, пока та волнами врезается в мое тело, будто пытается впитать больше кожи. Сосу ее язык, а она следом повторяет за мной, чтобы порвать все фантазии в клочья. Я хочу содрать с нее полотенце и не делаю это. В чем логика? Да ее попросту нет. Мозг закипает, из ушей пар идет. Я освобождаю одну руку, по-прежнему не отпуская запястья другой, и, поглаживая шею, толкаю ее подбородок выше. Кто бы мог подумать, что милые соседские девочки сосутся так, что позавидовала бы любая клубная шлюха! Знал бы, еще в четырнадцать дал ей шанс. Глядишь, сейчас бы обслуживала весь район.

Сука.

Сам мысленно наступаю себе на горло, сам себя злю. Потому что снова перед глазами Савва, который запихивает свой язык ей в рот. И теперь то, что гложет, одной ненавистью не обзовешь. Себя не обманешь. Потому что я ее пиздец как ревную. Необъяснимо, тупо, нелогично, но факт. Она связана со мной одной большой ложью, и только мой язык может таранить ей рот.

Со злостью сжимаю ее шею так, что девчонка пропускает вдох, а затем роняю руку вниз и без церемоний лезу к ней между ног. Охренеть, там влажно. Не от воды. Мокро, как во время потопа. Ланская течет, трется об меня, целует, забывая дышать. Какого хуя происходит? Я должен взять от этого все, потому что больше это не повторится.

Пройдясь по влажным складкам, намеренно цепляя клитор, отчего она шипит мне в рот, кусается почти отчаянно, я собираю пальцем смазку и растираю у самого входа. Поцелуи уже больше напоминают какую-то драку губами. Ланская подмахивает бедрами, пытается сама насадиться на мою руку, а я намеренно не спешу. Открываю глаза и охреневаю от вида: щеки бордовые, веки и ресницы дрожат, а ее губы… вот теперь они точно искусаны в хлам.

Ланская закидывает голову назад и высовывает кончик языка. Уверен, не специально, но выглядит так порочно, что я вгрызаюсь в ее шею и толкаю палец внутрь. Вместе с оглушающим стоном на меня обрушивается поток воды. Ледяной. Сука. Воды. Промокнув насквозь за какие-то пару секунд, которые я пытаюсь сообразить, что случилось, я отшатываюсь назад. Вода по-прежнему херячит из лейки сверху и мочит мои штаны ниже колена. Ланская тяжело дышит, намертво цепляясь одной рукой за полотенце, которое грозилось слететь на хуй, а другой — за кран.

Нас разделяет только струя воды. Разделяет и остужает пыл. По моим ощущениям, каждая ледяная капля разбивается о кожу с шипением — там, наверное, все четыреста пятьдесят градусов по Фаренгейту. А девчонка реально дрожит.

— Проверил? — наотмашь лепит пощечину мне вопросом.

— Ага, — киваю я и понимаю, что пора уносить ноги.

Что я и делаю.

Коридор. По лестнице вниз. Плевать на все. Дверь настежь. С хлопком. По улице в мокрой одежде, поймав порыв холодного ветра. Запереть дом. Запереть на хер чердак. И больше никогда не повторять смертельный номер, иначе кони двину. Потому что в следующий раз, которого не будет, меня попросту разорвет.

Глава 14

Мика

Elvira T — Ну и что?

Делать мне нечего, кроме как думать о Бессонове, когда на носу экзамен по аудированию. К которому невозможно подготовиться, но я пытаюсь изо всех сил. Два дня, перекусывая чипсами и бутербродами в коротких перерывах, запивая все горячим чаем и капая нос, я не отрываюсь от ноутбука и практически не выхожу из спальни. Без конца разбираю английские подкасты и новости «Би-би-си», похожие на то, что нам обычно ставят на лекциях. Специально в наушниках, чтобы не слышать подозрительную тишину за стенкой и не гадать, блин, почему, почему, почему!

Я не хочу думать о нем, не хочу называть его даже в мыслях, потому что меня сразу бросает в жар. Или в дрожь. Или все вместе. И хорошо было бы спихнуть это на простуду, но нет. Тут явно другое. Как вообще один человек может вызывать столько разных эмоций? Невозможно. Он — невозможный.

Я хотела его прикончить, когда он бросил меня на полпути домой и мне пришлось около получаса идти пешком. Я хотела долго и мучительно убивать его. Даже представила в ярких красках, как он будет страдать и молить о пощаде, пока на дороге меня не подобрала милая женщина, что направлялась за город к каким-то дальним родственникам, о которых за десять минут я узнала, наверное, все. Уже сидя в машине, вытянув стертые и гудящие ноги, я растеклась по сиденью и поумерила пыл, но все равно обещала себе, что больше никогда не заговорю с ним (как будто ему есть до этого дело). Сделаю вид, что его не существует — я думала, так будет проще для нас обоих. Но затем он ворвался в мою ванную. И я окончательно запуталась между желанием оттолкнуть его и закончить то, что мы начали.

Ну зато сейчас, когда я вижу его в толпе у главного лектория, мне становится по-настоящему страшно. Страшно, потому что очень внезапно и чертовски нелогично я хочу, наплевав на всех, подойти к нему и просто обнять.

Приехали.

Наверное, мне бы и хотелось обманываться дальше, но я не могу делать это, когда он, подперев стенку, стоит в конце коридора и, не прилагая усилий, собирает на себе взгляды. Я не могу отрицать очевидное — Ян чертовски хорош собой. Хотя одет очень просто: белая майка без надписей, черные джинсы и куртка в тон с красной полосой на рукаве. Белые кеды и спортивный рюкзак за плечом — ничего вычурного, яркого, особенного. Он мог быть таким же, как остальные, одним из тысячи других. Но нет же, он чертов центр притяжения, магнитный полюс. Он — черная дыра, которая сжирает всех, кто подбирается слишком близко. От него не уйти, двигайся ты хоть со скоростью света. Он — конец всего.

Дура. Я такая дура, что позволила ему…

Вздрагиваю и пячусь назад, спасаясь от Бессонова. Включаю задний ход, когда кто-то толкает его со спины, что-то кричит ему, а тот поворачивает голову в мою сторону. Я срываюсь со всех ног, прячусь за углом, бьюсь затылком о стену и дышу, дышу, дышу… Было бы намного проще, окажись все сном. Да пусть хотя бы кошмаром, только бы не пришлось признаваться себе. Что мне хотелось большего. Что я растаяла и в конец растеряла гордость. Что не спала три