— Ты погляди, до чего хороша! Весёлая, счастливая! Совсем уж было опечалилась, а стоило в стаю привести, так и ожила.

— Ой, не знаю, — сомневался Данко, — она там на чужое плечо опирается, пока ты лясы точишь. Не примет тебя Агния, даже не спрашивай. Шёл бы к жене лучше…

— Успеется. Она друга вон встретила. Чего мешать?

— Мало ли, чего тот друг учудит. Как смотрит-то на неё: я б порвал.

— А я — нет, — уверенно заявил Серый. — Это зовётся доверием.

Данко хмыкнул:

— Доверие? К бабе? Не совершай моих ошибок, друг.

— Ну всё, устыдил, — согласился муж. Я возликовала. Неужто хоть один умный нашёлся? — Вот уложу всех сегодня врукопашную, переговорю с Агнией, а там и к жене можно.

Так, значит? Мать ему дороже, стало быть? Я теперь только на втором месте? Я потянулась за переспелым, аж зачервивевшим яблочком, так, чтобы Радомир хочет — не хочет, а оценил вид со спины. Довольная, вгрызлась в добычу и спросила:

— А о какой-такой рукопашной все речи ведут? Уж не для того ли пятачок в центре оставили?

— А то! Каждый год силушку молодецкую показываем, кулаками машем, — подтвердил Радомир.

— И ты машешь?

— Ия, — рыжий расправил плечи во всю ширину, чтобы сразу стало ясно, он здесь не самый слабый, — а награду сама Агния вручает победителю. Лично.

— Так не пора ли уже? Я бы поглядела. Уверена, ты всех положишь. Ну, может, почти всех…

— Как это почти? — досадливо поморщился приятель, — я тут, между прочим, в прошлом году самым сильным был.

Я хмыкнула. Ну да, если Агния запретила волкам обращаться, он и вправду многим мог бока намять.

— Ну, не знаю… В прошлом году нас с Серым тут не было…

— Хитришь, — погрозил пальцем Радомир, — но, что уж, сработало!

Рыжий купец зашагал к хозяйке дома, видать, дозволения просить. Агния стояла у крыльца, отрешённо слушая Пересвета. Рукопашную разрешила, конечно. Не для того ж тут готовили игрища, чтоб после передумывать. Радомир вышел в самый центр чистого пятачка и задорно крикнул:

— А что это мы обленились вконец? Неужто нету больше молодца, что бросит мне вызов?

Парни дружно захохотали. Шутка ли: каждый с лёгкостью мог порвать гордеца, да нельзя себя выдать. Если Агния не осерчает, так другие бабы на части поделят, что последних купцов отвадили от селения. Отшучивались, понимая свою силу:

— Да куда нам?! Всех же победил! У нас ещё молоко на губах не обсохло с тобой меряться!

Конечно, выступил Серый. Знамо дело, мать так и не приняла родного сына, словом не перемолвилась. А тут бы никуда не делась, раз уж победителя лично одарить должна.

Сошлись. Два гордеца. Два дурня. За двух разных женщин. И каждый не за ту, за которую следовало бы.

На этот раз Радомир ударил первым. Серый ловко увернулся, но тут же бросил взгляд на многозначительно кашлянувшего Данко: понял намёк держать силу в узде. Что, привык быть первым? А вот поборись честно хоть раз! Удар в челюсть оборотень пропустил, чем несказанно порадовал противника. Шутка ли? Столько лет ждал, чтоб сдачи дать! Но тут же перебежал, пригнулся от летящего в нос кулака и сам поприветствовал врага раскрытой ладонью по шее. Радомир осоловело завертел головой, пропустив ещё один удар в плечо, но тут же собрался, увернулся, перекатился и поднялся уже за спиной Серого.

Погнались друг за другом, как мальчишки в жаркий летний полдень, полушутя, но уже серьёзно раззадорившись, пытавшиеся достать врага пуком колючей крапивы. Один резко остановился и пропустил не успевшего вовремя уняться товарища; второй пролетел мимо, будучи ухваченным за шиворот, провернулся под рукой, как девица в танце, и получил смачного пинка. Серый с насмешкой поклонился заходящимся гулом зрителям, пропустив при этом подножку и шумно, с ругательствами, рухнув на землю.

Радомир уже счёл, что одержал верх, и поднял ногу — победоносно поставить на грудь поверженному, отмечая свою силу. Оборотень ногу с готовностью принял и дёрнул на себя — и вот уже двое валяются в пыли, песоча и молотя друг друга по чему придётся.

— Сдаёшься? — кричал один.

— Сам сдавайся! — вторил другой. И кто где — не поймёшь.

Один — сильный, крепкий, ладный, словно наливное яблочко; второй — тощий взлохмаченный вертлявый воробей. Первый как ударит — знай косточки собирай, но, пока замахнётся, второй уже успеет трижды ущипнуть и убежать с того места, где только что стоял.

— Бей, бей! Ну куда дёргаешься? Нападать надо! — советовали вне круга. Но разве услышат два сцепившихся петуха, что им делать велено? Да и советчики тоже: свои-то руки-ноги берегут.

— Хорош, — тихо, но внятно проговорил Пересвет. Чудом услыхала, — сын своей матери.

Не удержалась: глянула на Агнию. Волчица не отрывала взор от сына, и лицо её не изменилось ни на миг, ни тени беспокойства, ни испуга на нём не промелькнуло. Оценивала. И только кончики пальцев белели.

Схватить бы мужа да дать дёру. Вот прямо сейчас, среди людей и не мешкая. Прямиком к воротам и в лес. Ищи потом. Но и Серый приметил испытующий взгляд. Сама Агния? Как же не порисоваться?!

И исчезло видение двух шаловливых детей. Теперь уже настоящий воин не желал давать спуску зазнавшемуся торгашу. Прилетело Радомиру знатно: и в лоб, и по лбу, и под дых и даже пониже спины. Вот уже первая кровь проступила, рыжий утирал щёку рукавом и всё больше защищался, не умея нападать, когда действительно больно. А Серый не унимался. Холодная ярость сверкала в глазах; ещё миг — и не выдержит, обернётся волком, вгрызётся в шею купцу у всех на глазах…

— Разошлись, — скомандовал Пересвет. На краткое, почти незаметное мгновение, на лице Агнии мелькнула сожаление. Уж не ждала ли продолжения представления?

Радомир тяжело дышал, часто моргал, заливался потом. Серый с надеждой смотрел на мать.

Я пересилила себя, пробежала мимо Агнии к мужу:

— Милый, пойдём. Хватит, наигрался.

Серый только щерился, и улыбка эта стала страшнее волчьего оскала.

— Ещё кто войдёт в круг? Кто вызов бросит?

Никто не шёл.

— Серый?

Муж смотрел сквозь меня — на Агнию.

— Ратувог сегодня победил, — молвила она, — идём, сынок, ты заслужил свою награду.

Серый засиял.

А я окончательно ухнула в темноту.

Купцы выдвигались утром. На ночь их устроили на левой мужской половине дома, выделив отдельную комнату для пострадавшего Радомира, чтоб не держал зла и не забыл приехать через год.

Я всё сидела в пустой горнице, надеясь дождаться Серого. Уже неугомонные молодые супруги устроились на ночлег; ответственная Василиса, прибрав все ложки и отмыв с подруженьками посуду, сладко потягиваясь, поднялись к себе; даже Пересвет обошёл двор, проверяя, чтобы ворота были заперты, и позволил себе отдых.