– И еще жуков, Федь, со щавеля собери…

– Посмотри туда, бабушка, так и ахнешь!

– Что там, Федь?

– Ты получше голову задери, приглядись, он там, наверху…

– Господи… ты зачем его туда, Федя?!

– Сам он, бабушка, не поверишь…

– Это как же сам-то он, Федь?

– А вот сам.

Я подкинул Царьца только в небо немножечко, а обратно он уже не упал…

– Мне гарпун бы какой-нибудь подлиннее, покрепче, его подцепить, потому что палкой я его уже пробовал, и камнями кидал, и яблоню тряс, высоко засел, крепко держится. Это он от страха, наверное. Может, бабушка, ветку снизу под ним подпилить?

– А ты, Федь, морковкой его подмани, раз он сам…

* * *

– И где только не был сегодня я, бабушка, что не делал…

– Вроде, Федь, ничего сегодня не делал, никуда не ходил.

– И не говори, бабушка, все гудит! Столько дел-то на завтра переложить…

* * *

– Ты зачем это, Федя, папину трубу взял подзорную?

– Вот хочу попробовать муху в нее приблизить.

– В трубу подзорную, Федь, луну приближают.

– Ну, если луну приближают, то уж муху сам бог велел…

– Иди сюда, бабушка, загляни! Видишь что-нибудь?

– Темнота, Федь, одна…

– Это, бабушка, муха луну закрыла…

– Жалко, нет у нас с тобой микроскопа, бабушка! Представляешь? Как бы мы с тобой в него луну увеличили…

– В микроскоп, Федь, бактерий увеличивают, на стеклышке.

– Ну а мы бы с тобой его настроили на окно…

Приближение, как понимаю я, то же самое увеличение. Ты вон в лупу на меня посмотри! Так меня увеличит, бабушка, своих не узнаешь!

* * *

– У тебя это, бабушка, очки дальновиденья?

– Это, Федя, на близь очки, газеты читать.

– А на даль?

– А вдали я и без очков, слава богу, вижу, Федя, пока…

– Ну и что там будет, бабушка, впереди?

* * *

Верой с правдой прослужило нам триста лет кресло это. «Императорским» назвал его папа правильно, потому что не кресло – трон! Кто ни сядет, тот император!

Так Царь-Заяц Царь-Зайцем стал, потому что всегда в нем валяется.

Потому что если подевался куда-нибудь:

– В императорском, Федь, посмотри…

Еще с папой мы на императорском «Чук и Гек» читали и «Маугли», еще Пуня обивку всю на нем издрала. Еще в Москве стояло оно, еще мама с работы придет, сядет, на маму Пуня, на Пуню я, тут и папа, и бабушка. Все на месте. Все вокруг кресла этого. Центр домоздания. Император!

А потом, как на дачу перевезли, тут поставили, на террасе. Кроме кресла, здесь у нас с бабушкой ничего. К горнице не прорвешься, холодильника не откроешь, об спинку вся дверца оббилась:

– Федя, масло с третьей полки достань, у меня рука не протиснется…

Все пружины повылезли, вата клочьями, вместо ножки – книжки. Может, даже мыши в нем завелись.

Время новое кресло старое заняло…

Вот решились с бабушкой! Торжественною процессией провожаем с почетом кресло наше вдоль забора на пенсию, на тачке теть-Зининой везем на помойку дальнюю нашего короля.

А обратно бабушка обещала на тачке меня прокатить…

– Ну, поехали, бабушка, трогай!

Все собаки излаялись, об доски обклотились! Все носы под заборами, наступай – не хочу! Вместо кресла я теперь император!

Вместо кресла стою на террасе у холодильника. Чистота, красота! Свобода! Аж девать себя некуда. Даже мысли некуда притулиться…

Даже зайца некуда посадить…

– Ты куда это, бабушка?..

– А я, Федь, вот подумала: зря мы его с тобой, как думаешь?

– Да я тоже думаю, хорошо, что тачку теть-Зине сразу же не отдали…

Вот в обратный путь собрались мы с бабушкой, гремим тачкой по камушкам.

– Скорей, бабушка!

– Да иду, иду…

– Может, я вперед побегу, займу?

– Побеги… Феденька… бога ради…

– Что, Лесеевна, кресло туда-сюда катаете?

– И не говори, Андреевна, подышать вывозили…

– А кресло-то у тебя, Лесеевна, какое роскошное… я присяду?

– Не приведи господи! Что ты, Андреевна, вон же стул…

Еле-еле назад на террасу его мы вволокли! Уж тащили-тащили, уж еле втиснули! Пледом чистым накрыли, подушечками украсили. Подложили книжки. Ни пружин, ни клочьев не видно. Вязочку на спинку навесили. Ручки протерли! Ну не кресло просто, а одно любование!

Отошли подальше. В холодильник втиснулись. Вот любуемся издали, глаз не можем с бабушкой отвести…

Я сейчас Царь-Зайца сбегаю принесу, посажу его, успокою.

Слава богу, опять всё на месте у нас. Вот недаром такое дело большое проделали! Гору сдвинули! Целую комбинацию провернули. День недаром прошел, на душе спокойно, на сердце радостно!

– Все как было стало у нас, да, бабушка? Даже лучше!

Третий день холода! Вон как тучами затянуло, ни просветика! Живи тут на даче этой, как рыба в аквариуме. Пузыри пускай. И хозяин плохую собаку в такую погоду из дома не выгонит. Да она и сама в такую гулять не пойдет…

Еле-еле лужей протиснешься до калитки, а обратно хоть отжимай. Натопили буржуйку с бабушкой, паром дышим, вздыхаем, вещи теплые из шкафа достали. Зимовать, видно, придется нам это лето…

– Ладно, Федь, бог даст, наладится…

– Не обманывай себя, бабушка, ничего просто так не наладится, ничего не устроится, не обойдется, бабушка, просто так. Нужно дело брать в свои руки! Нужно знать свои права, настаивать, требовать!

– На чем настаивать, Федь, на погоде?

– А что, бабушка? Только молиться теперь? Разве нет у человека права законного, чтобы лето как лето?

– Ну пойди, Федя, небу кулаком погрози, дождик отключи, подуй с крылечка на тучки…

– Сюда, бабушка!

– Что ты, Федь?

– Видишь в небе синюю дырочку?

– И правда, Федь…

– Это я! Я в него, бабушка!!! Из рогатки!!!

* * *

Не уйдешь от себя, не денешься. Уж куда только не ходил, где не прятался, где не бегал!

Неужели всю жизнь с таким неподходящим, несогласным, упрямым и въедливым придется мне прожить человеком?!