присел на табурет. Без сомнений, этот лист не имел к «Ритуалу» никакого отношения. Он содержал наброски какого-то сюжета.

«Американец, — прочел Геннадий Иванович. — Имя, допустим, Джек. Как и большинство американцев, считает, что земной шар — глобус Америки. Любопытства ради едет в Европу. Оказывается в Голландии. Там ему не нравится, потому что все не как в Америке. Ссорится с гидом. Утверждает, что Голландия — скучная страна. Вечером отправляется гулять. Случайно встречает гида. Как ему кажется. Гид дает совет — куда пойти. Ресторан? Беседует с официантом. Что-то спрашивает. Что-то, что ему нужно. Вопрос — что? Что-то такое, что можно найти только здесь, и достаточно редкое, раз он до сих пор этого не нашел. Нужен экстравагантный вариант. Официант называет адрес».

Здесь текст обрывался. Его автором, без сомнения, был Лучинский. Вероятно, он оставил листок в холле коттеджа, где тот и смешался с остальными бумагами во время сборов.

Правда, насколько помнил Геннадий Иванович, вечером в холле никаких бумаг не оставалось. Значит, пить критик начал не сразу. А может, ему это вовсе не мешало. Писал ведь Мусоргский великую музыку, находясь подшофе. Похоже, потерпев неудачу с врачом, Павел Борисович решил доказать, что справится без этого трюка, и в творческом раже начал набрасывать сюжет. Потом остановился, задумался… распечатал то, что получилось… спустился вниз… Там он ходил из угла в угол, прихлебывая из стакана… Постепенно придуманное перестало нравиться ему, а новая идея в голову не приходила. Классная идея, которая побуждает немедленно вернуться к столу. И стала закрадываться мысль — она не придет. Никогда.

Складно, но сомнительно. Критик всегда излучал уверенность. Или это была лишь бравада, скрывавшая лютый страх? В действительности он надеялся лишь на то, что окажется хитрее. И когда его переиграли… Когда остался только один выход — писать… Тут-то он и сорвался. Выпил больше обычного, не смог себя контролировать. Дальнейшее известно.

Гипотеза походила на правду. Мысли о судьбе Лучинского вновь стали неотвязными. Карпов решил воспользоваться проверенным способом и вытеснить их работой. Он сел за стол, включил компьютер и вставил в него переданную Сергеевым флеш-карту. Что там говорит Британская энциклопедия насчет рулетки?

Глава тринадцатая

2 июля

17.10

Сергеев долго не откладывал последнюю страницу. Геннадий Иванович предположил, что первого читателя завершенного им вчера рассказа впечатлил неожиданный сюжетный поворот в конце, и теперь он мысленно раскручивал историю назад, пытаясь понять, в какой момент мог догадаться, в чем дело. Но Карпов ошибся. Сергеев размышлял не о нюансах сюжета. Олег Михайлович был озадачен, если не сказать растерян. И потому пытался выиграть время, чтобы разобраться с мыслями. Ему давненько не приходилось попадать в такие ситуации. Даже во время недавнего кризиса с Лучинским ничего подобного не случилось. Правда, тогда пришлось лишь заменить один план действий на другой. Теперь же… Сергеев не очень понимал, как ему поступить дальше.

Рассказ Карпова оказался хорош. Очень хорош. Олег Михайлович не ожидал этого и, надо честно признать, не хотел. Такой рассказ, конечно, опубликуют. Значит, все? Скоро в этой истории будет поставлена точка? Но разве подобный вариант развития событий исключался с самого начала, хотя и представлялся маловероятным? И почему он привел его в смятение? Во-первых, публикация вовсе не гарантирована. Рассказ, как показывает практика, может просто кануть в Лету на заваленном бумагами редакторском столе. А если он даже пройдет рецензента… Карпов уже сполна наказан. Хотя сполна ли? Отсутствие ответа на этот вопрос являлось одной из причин пристального внимания Сергеева к последней странице. Но была и другая.

На свете мало людей, способных признаться в том, что ими управляет банальная зависть к чужим успехам. Олег Михайлович, хоть и был сильной личностью, не относился к их числу. Потому говорил себе: причина в ином, просто должна восторжествовать справедливость. А он должен обеспечить ее торжество. В этом не было лжи, хотя и присутствовало небольшое лукавство. Сергеев не мог не чувствовать его привкус, и потому наполнялся раздражением. Он еще не знал, как ему следует поступить, но уже догадывался, как поступит.

— Что скажете? — не вытерпел Карпов.

«Последняя ставка» далась ему нелегко. Почти неделя ушла на создание сюжета. Пересказывать оригинальную историю действительно не имело ни смысла, ни возможности. Для этого ее следовало знать до последних нюансов. Положим, Геннадий Иванович мог выяснить их у Сергеева. Но зачем? Автор, если он не летописец, не должен быть рабом фактов. Он должен творить. Рожденные им герои тут же начинают жить своей жизнью. Отличной от настоящей, если даже она у них и была. В итоге Карпов придумал свою историю. Историю о любви, страсти и выборе, как и пожелал даритель идеи. Ее герой не был Кириллом Елисеевым, хотя в чем-то наверняка походил на него. Как — отдельными деталями биографии — и на Карпова. Геннадий Иванович сделал это сознательно. Всегда проще сопереживать самому себе. Звали героя Анри, и жил он в Швейцарии. Причем не только по причине верности Карпова псевдониму Кевин Стинг и однажды избранной стилистике. Согласно Британской энциклопедии, именно в Швейцарии находились лучшие казино, не имеющие ограничений по величине ставки. Геннадию Ивановичу требовалось именно такое — это подразумевал сюжет. Карпов настолько погрузился в тему, что теперь без труда сел бы за игровой стол хоть в Швейцарии, хоть где угодно. Были бы деньги. Хотя… Если бы у Геннадия Ивановича появились деньги — вряд ли он стал бы тратить их на рулетку. Тут они с Анри никак не сходились.

Приступив к работе, Карпов почти не отходил от компьютера. Он писал, переписывал, исправлял, выбрасывал написанное и начинал сначала, пока после очередной переделки не понял, что отныне каждый последующий вариант будет только хуже. Геннадий Иванович вернулся к предыдущей версии, распечатал ее, в последний раз вычитал текст, поправил мелочи и, выведя рассказ на бумагу, запретил себе к нему прикасаться. Чтобы окончательно унять редакторский зуд, он снял трубку телефона и, дождавшись ответа, произнес всего два слова: «Рассказ готов».

Олег Михайлович появился через пару часов, словно только и ждал звонка. Когда он вошел в комнату, Карпов без лишних слов кивнул в сторону стола, на котором лежала рукопись. Сергеев прочел ее в один присест, не прерываясь, безо всяких комментариев. Лицо его