Пусть он дает ей как можно больше работы – может, хоть так она забудет о Черном Четверге, который снова наступит через четыре недели…

Работала она с радостью и задержалась допоздна. Один час бежал за другим, сотрудники и сотрудницы по очереди уходили домой, спеша к своим семьям; наконец попрощался с Кингой и сам шеф, понимающе глядя, как она с сосредоточенным лицом стучит по клавиатуре и водит курсором по всему монитору. Кинга закончила начальный этап проекта, сама удивляясь, что ничего не забыла, что помнит каждую функцию компьютерной программы, каждое сочетание клавиш. Наконец, когда глаза уже отказывались служить ей – монитор она видела будто сквозь туман, – с протяжным вздохом она откинулась на спинку стула.

Ее взгляд упал на конверт, адресованный ей.

Она заглянула внутрь. Тысяча злотых. «Пусть это будет аванс», – написал Конрад и поставил смайлик.

А вот и временный контракт – пока на три месяца.

– Какой же ты у меня замечательный, шеф, – обрадовавшись, пробормотала Кинга.

Завтра она назначит встречу хозяину квартиры и перепишет договор на себя, чтобы быть независимой от Аси. Она не хотела быть неблагодарной по отношению к журналистке, но стремилась быть свободной и ни от кого не зависеть. И если Ася считает себя ее подругой, то должна это понять.

Домой она возвращалась в полуобморочном – от усталости – состоянии, но чувствовала себя счастливой.

Однако стоило ей увидеть горевший в комнате свет, как ощущение счастья вмиг испарилось.

Они ее ждали! Оба! Словно два грифа, терпеливо висящие в небе над своей жертвой, пока та не испустит дух, чтобы затем броситься на нее и разорвать в кровавые клочья. Что нужно Асе – это понятно: материал для очередной блестящей статьи. Но чего хочет Чарек? Сделать Кинге очередного ребенка и в третий раз бросить ее, назвав потаскухой?

Медленно, как будто каждый шаг отнимал день жизни, поднималась Кинга по лестнице и шла по коридору. Дверь в квартиру не была заперта – достаточно было положить руку на дверную ручку и нажать ее, чтобы попасть внутрь. И на Кингу сразу же набросились оба, засыпая вопросами и упреками:

– Где ты была? Ты что, не могла предупредить? Почему ты исчезла на целых две ночи, а не на одну, как обычно? Мы тут себе места не находим! Мы ждали тебя – сперва к обеду, потом к ужину! Кинга, не будь такой безответственной! Мы ведь твои друзья! Мы за тебя боимся!

И она выслушивала это все молча и смиренно. Поддакивала им, когда они этого ожидали, и возражала, когда нужно было возражать, а сама мечтала лишь об одном: поскорей бы они убрались восвояси. Тогда она сможет принять горячую ванну, выпить чашку молока с медом, нырнуть в мягкую постель и спокойно уснуть – и впервые за долгое время это будет сон без сновидений…

Еще полчаса они терзали ее, чуть ли не силком запихивая в нее разогретое жаркое по-китайски, чтобы наконец – «но поклянись, что это было в последний раз!» – оставить ее в покое. Уходя, они, разумеется, пообещали завтра вернуться.

Кинга закрыла дверь, два раза повернула замок, оперлась спиной о гладкую древесину и расплакалась.

Собственно говоря, она и сама не знала, почему плачет, но чувствовала: из одного ада она угодила в другой, и из этого-то, другого, бежать уже некуда.

– Ты устала. Ты смертельно устала, – прошептала она себе самой. – Прими же ванну и отправляйся спать, как ты и мечтала. А завтра займешься делами. Перезаключишь договор аренды и сменишь замки. Тогда Ася уже не сможет приходить в твою квартиру как в свою собственную. А Чарек и подавно… Но сейчас ложись спать, Кинга. Просто ложись спать…

С того самого дня Кинга начала тщательно выстраивать свою жизнь – и это у нее получалось. Она подписала новый договор с хозяином квартиры, в котором в качестве одного из условий предусматривалась возможность регистрации на определенный срок. Теперь Кинга могла оформить новые документы, а следовательно, снова стала – официально – полноправным членом общества.

Изо дня в день она принимала свой антидепрессант, и хоть мир для нее и не заиграл разноцветными красками, ей, по крайней мере, уже не хотелось, как прежде, каждый вечер класть голову на скрещенные руки и плакать.

В «КонГардене» она трудилась с утра до ночи: приходила первой, уходила последней – и все для того, чтобы не оставалось времени на навязчивые мысли. Домой она возвращалась до такой степени уставшей, что желала лишь двух вещей: принять ванну и отправиться в мягкую постель. По субботам и воскресеньям, когда все нормальные люди отдыхают, Кинга в качестве волонтера помогала в столовке для бездомных – тоже от рассвета до заката.

Казалось бы, от такой жизни она должна была бы выглядеть изможденной, едва держаться на ногах, худеть, превращаться в тень собственной тени, но… к безграничному удивлению Аси, Кинга расцвела! Ну, «расцвела» – слишком сильно сказано, но из голубых глаз Бездомной исчезли безнадега и отчаяние. Пусть Кинга не нашла того, что искала в лесу, но определенно отыскала свое место на земле.

Это все, не переставая удивляться, говорила подруге Ася через три недели после их последней встречи – той самой, когда они у владельца квартиры переписывали договор на Кингу.

Неизменно рядом был и Чарек – он попивал чай из кружки, разрисованной кошачьими мордочками.

– Работа творит чудеса, – сказала Кинга, отвечая на слова журналистки.

– Да, а правда дарит нам свободу, – парировала Ася, выжидающе глядя на нее. Ей не хотелось говорить напрямик: «Дорогая Кинга, ты мне кое-что должна», – она надеялась, что бывшая Бездомная догадается сама.

– Через… четыре дня, – отозвалась Кинга, помолчав. – Дайте мне четыре дня, и я все расскажу. В ближайший четверг, в первый четверг марта, я не поеду туда, куда… должна поехать. Вместо этого мы встретимся здесь, и я… да, я все расскажу. Будет у тебя материал для твоего репортажа.

– Да ведь я не для этого тебе помогаю! – поспешила заверить Ася, но прозвучало это весьма неискренне. – Хорошо, я признаю, мне очень интересна твоя история и я охотно опишу ее, если, разумеется, ты согласишься; но поверь, дружу я с тобой совершенно бескорыстно.

– Тогда верни мне ключи, – поймала ее на слове Кинга. – А я верну тебе твои.

Открыв ящик, она достала связку ключей и положила перед журналисткой.

– Я стащила их у Кшиштофа после того, как вы занимались сексом в моей постели. Я хотела сделать тебе какую-нибудь гадость, поэтому воспользовалась этими ключами, полюбовалась твоей квартиркой и вышвырнула в окно твое самое красивое белье, но на более крупную подлость меня не хватило. Ключи я оставила себе – сама не знаю почему. Они были при мне, когда меня забрали в полицию. При выписке из больницы мне их отдали. Одним из них я отперла мусорный отсек, чтобы там спокойно умереть, но Каспер не позволил мне сделать этого. И вот теперь, – она пододвинула ключи к журналистке, которая остолбенело слушала ее, – я возвращаю то, что тебе принадлежит, и прошу тебя вернуть то, что принадлежит мне.