Джонс называл свои собрания «Секс-клубом». Они собирались каждую пятницу в пять часов вечера в «Шопе», популярной столовой на углу Вулф-стрит и Монумент-стрит, находившейся в пяти минутах ходьбы. За бургерами и молочными коктейлями они обсуждали книгу – по главе за раз. На первом собрании студенты, заказав бургеры, погрузились в основы физиологии половой дифференциации. Тогда уже было известно, что все зародыши сначала одинаковые, но что-то – может быть, какой-нибудь химический триггер или фактор окружающей среды, например рацион питания матери, – заставляет зародыша «принять» мужской или женский пол. Вопрос, снова и снова поднимавшийся в «Сексе и внутренней секреции», звучал так: что контролирует мужественность и женственность и что вообще означают эти термины? Связаны ли они с хромосомами? Или с гормонами? Или вообще с чем-то третьим?

Студенты читали об «обусловленном» и «необусловленном» поле. Идея состояла в том, что женские гормоны вызывают развитие женской анатомии у зародыша, а мужские гормоны – мужской. Часть тела, не получающая гормональной стимуляции, являлась «необусловленной». Пример «необусловленного» полового признака – молочные железы самцов.

Студенты читали, что зародыш может сменить пол или приобрести черты обоих полов, если что-то помешает процессу половой дифференциации. Например, в одном эксперименте ученые создали интерсексуального теленка (тогда термин звучал как «гермафродит»), впрыснув кровь самца-теленка в зародыш самки. «Каждая зигота, – писал ученый Фрэнк Лилли, автор первой главы, – таким образом, потенциально является гермафродитной в том смысле, что способна породить особей обоего пола или, при определенном сочетании факторов, особей сразу двух полов, т. е. настоящих гинандроморфов или интерсексуалов».

Книга захватила все внимание Джонса и Сигер. Дочитав книгу в первый раз – все 910 страниц, – они начали заново. Сигер сделала даже больше: когда она не посещала лекции или «Секс-клуб» и не готовилась к еженедельным собраниям, она работала в лаборатории Джорджа Отто Гая. В ее обязанности входило проведение тестов на беременность. Именно с работы лаборанта началось ее эпохальное открытие, потому что Сигер не просто делала то, что от нее требовалось: она обдумывала каждый сделанный шаг, размышляя о его научной основе.

Тест на беременность тогда назывался «тестом A – Z» в честь его изобретателей, немецких врачей Зельмара Ашхайма и Бернарда Цондека. Анализ мочи вероятно беременной женщины впрыскивали мыши, а потом, примерно через 100 часов, исследовали ее яичники: если они набухали и покрывались красными пятнышками, женщина была беременна; если же ничего не менялось – не беременна. По нынешним стандартам «двух полосок» тест, конечно, был довольно тяжеловесным, но в те годы он считался быстрым и простым. До появления гормонального анализа Ашхайма – Цондека женщине приходилось ждать двух или трех пропущенных месячных и сердцебиения плода, т. е. наверняка она узнавала лишь через несколько месяцев.

В начале 1930-х годов и в течение следующих нескольких десятилетий «тест A – Z» был единственным применяемым тестом на беременность[3]. В конце концов мышей заменили на самок кроликов, а их – на лягушек; это было хорошим решением, потому что лягушки откладывают яйца, поэтому их не нужно убивать. (Именно отсюда происходит дурацкий эвфемизм 1950-х годов – «крольчиха умерла». Дурацкий он потому, что крольчиху так или иначе убивали, чтобы получить результат[11].)

Врачи назвали свой тест на беременность Hypophysenvorderlappenreakton; от этого слова заплетался язык, наверное, даже у самих немцев. Означает оно «реакция передней доли гипофиза» – они считали, что именно эта железа выделяет важнейший гормон. Имя не прижилось, причем не только из-за убийственной длины в 10 слогов. Ученые, услышав его, чесали в затылке. Почему гипофиз? Где доказательства? Моча «с секретом» получается из мозга? Серьезно?

С тех пор как Харви Кушинг сосредоточил свои исследования на гипофизе, ученые предполагали, что он несет ответственность за любые гормональные события. В самом деле, Ашхайм и Цондек делали инъекции кусочков гипофиза грызунам и обнаружили, что у самок при этом наступает овуляция. Они реагировали точно так же, как и на мочу беременной женщины. Соответственно, Ашхайм и Цондек решили, что и в гипофизе, и в моче содержится одно и то же вещество, но им так и не удалось изолировать вещество из гипофиза. Доказательства были хорошими, но не полностью убедительными.

Они были достаточны для большинства врачей, потому что Ашхайм и Цондек были уважаемыми специалистами в своих областях, но некоторые эксперты все же проявляли определенный скептицизм. Ученый из Стэнфордского университета Эрл Энгл обнаружил, что при более тщательном рассмотрении моча беременных и инъекции кусочков гипофиза вызывают у яйцеклеток разную реакцию[4]. После укола мочи беременной фолликулы вырывались из яичников самки грызуна, кровеносные сосуды начинали активнее перекачивать кровь к яйцеклеткам, а желтое тело – питательный запас яйцеклетки – начинало расти. А вот после укола препаратом гипофиза фолликулы тоже выпускались из яичников, но больше ничего не происходило: ни гиперемии (притока крови к этой области), ни роста желтого тела. (Желтое тело очень важно для наступления беременности. Оно вырабатывает гормоны, делающие из незрелых яйцеклеток зрелые, которые могут быть выпущены и оплодотворены. Кроме того, оно выделяет гормон, поддерживающий беременность, – прогестерон, который подает сигнал организму размягчить внутренний слой матки – эндометрий.)

Другое исследование, очень маленькое, в котором участвовала всего дюжина мышей, показало, что кусочки плаценты вызывают точно такую же реакцию, как и моча беременных женщин. Когда молодым мышам делали инъекцию растолченной мышиной плаценты, ученые видели и увеличенные фолликулы (яйцеклетки), и гиперемию, и развитие желтого тела. Получается, что вещество, которое содержалось в моче, есть и в плаценте[5].

В 1933 году Джорджанна Сигер вступила в ряды ученых, которые пытались изолировать гормоны человеческого организма. Одна юная, никому не известная студентка среди целой толпы уважаемых профессоров-мужчин. Лаборатория, в которой она проводила тесты на беременность, была оборудована совершенно новым аппаратом – вращающейся барабанной машиной, которая долго сохраняла клетки живыми, позволяя врачам их изучать. С нынешней точки зрения она кажется чем-то совершенно обычным, но тогда это было колоссальным достижением. Гай, заведующий лабораторией, сам построил эту машину, создав то, к чему очень долго стремились ученые: способ выращивать человеческие клетки вне тела. Это устройство позволяло им наблюдать за биологическими процессами в реальном времени, а не рассматривать мертвый кусок ткани. Кроме того, в этой машине можно было еще и тестировать новые способы лечения. Ранее ученые пробовали поддерживать жизнь клеток в чашках Петри, но даже при самом лучшем питании они все равно погибали. В машине Гая клетки постоянно получали свежее питание – словно стояли под душем, а не отмокали в застоявшейся ванне.