Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я закатываю глаза. Пэттоны сами писали эту книгу?
В частности, Виктория Пэттон (на фотографии) посвятила свою жизнь пополнению самых знаменитых коллекций семьи Пэттон, включая некоторые впервые найденные иероглифы, египетский саркофаг и два золотых кубка, датируемых временем Древнего Вавилона. Клара Пэттон, ее дочь, планирует организовать передвижные выставки этих экспонатов, чтобы показать их миру.
Но одного произведения искусства будет явно недоставать: самого печально знаменитого из всех – того, который, как полагают некоторые, мог вызвать Исчезновения. Это Цветущий сапфир.
Я выпрямляюсь. Сердце начинает отчаянно биться.
Цветущий сапфир – тиара, инкрустированная бриллиантами и сапфирами, в форме цветка лотоса, предмет, который семья Пэттон искала десятилетия, чтобы завершить ценную коллекцию русских ювелирных изделий.
Однако в 1905 году тиара оказалась в руках семьи Рейб из Коррандера. После нескольких месяцев переговоров Виктория Пэттон заключила сделку по продаже Цветущего сапфира в обмен на то, что имело огромную сентиментальную ценность для Рейбов: сад из стеклянных цветов, созданный несколько веков назад их дальними предками.
Сделка прошла без сучка и задоринки, пока три месяца спустя Рейбы не обнаружили, что, хотя несколько цветов были настоящими, большинство оказались подделкой.
Последствия не заставили себя ждать. Разгневанные Рейбы потребовали, чтобы тиара «Цветущий сапфир» была возвращена им.
Пэттоны настаивали, что они купили сад из стеклянных цветов за внушительную сумму специально, чтобы облегчить обмен. Они поместили Цветущий сапфир под замок. Последовало несколько месяцев всевозрастающего разочарования, обвинений и агрессии, пока Рейбы не разозлились настолько, что навсегда уехали из Коррандера. С тех пор о них нет никаких известий.
Близость этого события к первым Исчезновениям заставила многих поверить, что оно стало Катализатором всех последовавших бед. Рейбы всегда считались необычной семьей, и ходили слухи, что они занимались оккультными практиками. Но, возможно, самым обличительным элементом этой истории является увлеченность Рейбов стеклянным цветочным садом. Цветы были почти идеальной имитацией природы, и говорят, что они были настолько реалистичны, что отличить их от настоящих можно было, только понюхав: у стеклянных цветов отсутствовал запах.
Интересное совпадение, надо отметить…
Доктор Дигби заходит в класс, когда я убираю книгу в сумку. Не могу сдержать улыбку. Теперь становится яснее, почему Элиза так легко возненавидела меня. Это связано с Уиллом, но не совсем. Ненавидеть меня – значит отводить обвинения от ее собственной семьи.
– Так, – говорю небрежно Беас. Звонок на урок звенит по коридорам, и доктор Дигби закрывает дверь. – Ты дружишь с Элизой Пэттон?
– Хм-м-м, – рассеянно отвечает Беас и сжимает карандаш между зубами, все еще глядя на свои ноты.
– Это интересно.
Она поднимает брови.
– Что ты имеешь в виду?
– Думаю, я просто немного удивлена.
Беас глубоко вздыхает и вынимает карандаш изо рта.
– Прости, Айла, не впутывай меня в это, – просто говорит она. – Мне не хочется оказаться между вами. Знаю, что Элиза порой может вести себя смехотворно, но мы друзья с детского сада. А ты знаешь, что если я что-то и ценю, так это верность.
Я сжимаю губы и чешу веснушки на руке.
– Конечно. – Моя шея слегка краснеет. – Ты знала ее всю жизнь. Я не пыталась заставить тебя выбирать сторону. – Поспешно добавляю я. – Просто почему-то кажется, что я уже оказалась в плохом списке Элизы.
Беас закрашивает пустой овал ноты.
– Да, – соглашается она, – быть в хорошем списке Элизы – самое безопасное место. И не думаю, что ты окажешься там в скором времени. – Она делает паузу. – Нет, в любом случае, пока спишь в комнате в том же коридоре, что и Уилл, это исключено.
Или пока мою маму можно использовать, чтобы отвести любые обвинения от семьи Элизы. Должно быть, Пэттоны сочли очень удобным, что их козел отпущения больше не мог себя защищать.
То есть пока не появились мы с Майлзом.
Я отклоняюсь к стене, подальше от Беас. Когда заканчиваю надпись, стучу по ноге Беас под столом, поднимая край своей юбки.
«Гость мой, если было сказано что-то некстати, – написала я на коленке, – забудь и выкинь это из головы».
Беас читает неровно выведенные слова цитаты из Стивенсона и опускает голову, чтобы доктор Дигби не увидел ее улыбку.
– Всегда знала, что ты мне нравишься, – говорит она и продолжает рисовать симфонию нот на странице.
***
Когда тем днем мы возвращаемся домой после школы, машина доктора Клиффтона припаркована на подъездной дорожке.
А его книга до сих пор в моей сумке. Внутри у меня все обрывается.
– Хочешь позаниматься вместе? – спрашивает Уилл, когда мы открываем дверь в библиотеку доктора Клиффтона. Он опускается в роскошное кожаное кресло. Я сажусь на пол, прислоняюсь спиной к двухместному дивану, обитому тканью с узором из огурцов, и наблюдаю, как солнце оставляет тени на ковре и моем колене. Отчаянно пытаюсь придумать, как заставить Уилла выйти.
– Тебе разве не нужно сегодня работать у Така? – спрашиваю.
– Он встречается с Клири по поводу сцены для Ярмарки урожая.
Ярмарка урожая. Вежливый эвфемизм Стерлинга для Дня Исчезновений.
Уилл открывает блокнот.
– Осталось двадцать дней, – говорит он, выглядывая из окна.
Обреченность в его голосе напоминает мне о времени, когда заболела мама и мы начали понимать, что, возможно, ей не станет лучше. Понимаю, что чувствуют жители Стерлинга, сражаясь с отсчетом времени, от которого они не могут сбежать, наблюдая за тем, как истекает время, а потом насильно их мир переворачивают, и все начинается сначала.
Чтобы отвлечь нас обоих, встаю и кручу ручки радио, устанавливая каналы, пока голос Джуди Гарланд не наполняет комнату. Он почти не заглушает звука тяжелой походки доктора Клиффтона, под его весом, опирающимся на трость. Я начинаю ерзать. Моя сумка лежит на боку на ковре и даже не в трех шагах от наших ног.
Темные брови Уилла взлетают, когда отец заходит в библиотеку.
– Ну? Успешно? – спрашивает он.
– Успешно в том, что я определил еще несколько вещей, которые не вернут звезды, – говорит доктор Клиффтон и добродушно улыбается. Он подталкивает вверх сползшие на кончик носа очки. – Но, боюсь, в этом деле я все еще в тупике, как и раньше. – Мое беспокойство возрастает, когда он медленно направляется к своему столу.
Он открывает первый ящик, потом второй, словно что-то ищет. Мой желудок сворачивается узлами. Почему я не оставила книгу на месте? Что произойдет, когда он поймет, что ее нет, и потом она окажется в моей сумке? Я отодвигаюсь к своему месту и достаю домашнее задание.
