– Он был таким милым мальчиком, но я не думаю… Гонория подбоченилась:

– Если ты не поедешь со мной, я отправлюсь одна.

– Гонория! – Леди Уинстед в ужасе отшатнулась, и впервые за время разговора в ее глазах промелькнула искра жизни. – Ты этого не сделаешь. Твоя репутация будет испорчена навсегда.

– Он может умереть.

– Я уверена, все не настолько серьезно.

Гонория сцепила дрожащие руки.

– Я думаю, что домоправительница решилась бы написать мне только в крайнем случае.

– Ах, ну хорошо, – произнесла, вздохнув, леди Уинстед. – Мы выезжаем завтра.

Гонория покачала головой:

– Сегодня.

– Сегодня? Гонория, такие путешествия требуют подготовки. Я не могу…

– Сегодня, мама. Нельзя терять время. – Гонория поспешила вниз по лестнице, крикнув: – Я прослежу, чтобы подготовили карету. Будь готова через час!

Но леди Уинстед, продемонстрировав энергичность, которая отличала ее до отъезда единственного сына, управилась раньше. Уже через сорок пять минут она была совершенно готова и вместе со своей горничной ждала Гонорию в гостиной.

Через пять минут они отправились в путь.

Дорога до Северного Кембриджшира заняла целый день. Около полуночи карета Уинстедов подъехала к Фензмору. Леди Уинстед задремала, когда они миновали Саффрон-Уолден, а Гонория не сомкнула глаз. С того момента как они свернули на дорогу к Фензмору, она сидела, напряженно выпрямив спину, и вглядывалась в темноту. Карета наконец остановилась. Не дожидаясь, пока ей помогут выбраться, всего за несколько секунд Гонория открыла дверцу, спрыгнула со ступенек и поспешила к дому.

Внутри было тихо и темно. Не меньше пяти минут Гонория стучала в дверь, пока наконец не увидела в окне горящую свечу и не услышала торопливые приближающиеся шаги.

Дворецкий – Гонория не могла вспомнить его имя – открыл дверь, и, прежде чем он успел вымолвить хоть слово, Гонория произнесла:

– Миссис Уэдерби написала мне о состоянии графа. Я должна немедленно видеть его.

Дворецкий, не менее гордый и аристократичный, чем его хозяин, немного отступил назад.

– Боюсь, это невозможно.

Гонория оперлась о косяк двери.

– Что вы имеете в виду? – прошептала она. Не мог же Маркус умереть за время, прошедшее с момента, когда миссис Уэдерби написала ей.

– Граф спит, – раздраженно ответил дворецкий. – Я не буду будить его ночью.

Гонория почувствовала невероятное облегчение.

– О, спасибо, – пылко поблагодарила она дворецкого и взяла его за руку. – Пожалуйста, разрешите мне его увидеть. Я обещаю, что не побеспокою его.

Дворецкого явно смутило ее прикосновение.

– Я не могу впустить вас. Позвольте напомнить вам, что вы до сих пор не назвали свое имя.

Гонория растерялась. Неужели в Фензмор так часто приезжают гости, что дворецкий не помнит ее визита неделю назад? Потом она поняла – слишком темно и он просто не узнал ее.

– Пожалуйста, примите мои извинения, – произнесла она как можно солиднее. – Я леди Гонория Смайт-Смит, со мной моя мать, графиня Уинстед, она ждет в карете со своей горничной. Наверное, кому-нибудь следует помочь ей.

Выражение морщинистого лица дворецкого мгновенно изменилось.

– Леди Гонория! – воскликнул он. – Прошу прощения. Я не узнал вас в темноте. Пожалуйста, пожалуйста, входите.

Он подал ей руку, помогая в темноте перешагнуть через порог. Немного помедлив у двери, Гонория сказала, оглянувшись на карету:

– Моя мать…

– Я немедленно пошлю к ней лакея, – уверил ее дворецкий. – К сожалению, мы не знали о вашем приезде и не приготовили вам комнаты. Но я сейчас же отдам распоряжения горничным.

– Пожалуйста, не поднимайте их ради меня, – попросила Гонория, хотя, судя по энергии, с которой он дернул шнур звонка, было уже поздно. – Мне хотелось бы увидеть миссис Уэдерби. Жаль, что придется разбудить ее, но при таких обстоятельствах мне необходимо поговорить с ней.

– Конечно-конечно, – ответил дворецкий, проводя ее внутрь дома.

– И моя мать… – нервно оглянувшись назад, произнесла Гонория.

Несмотря на первоначальные возражения, леди Уинстед прекрасно вела себя всю дорогу. Гонория не хотела оставить ее на ночь в карете. Кучер и грумы обязательно присмотрят за ней и, конечно, горничная рядом, но все равно это было бы неправильно.

– Я приглашу ее в дом, как только отведу вас к миссис Уэдерби, – сказал дворецкий.

– Спасибо, э… – К стыду своему, Гонория не знала его имени.

– Спрингпис, миледи. – Он взял ее руку и сжал. Глаза его слезились, хватка была некрепкой, но в ней чувствовалась благодарность. Он встретился взглядом с Гонорией. – Позвольте сказать, миледи, я чрезвычайно рад вашему приезду.

Десять минут спустя миссис Уэдерби стояла вместе с Гонорией у двери в спальню Маркуса.

– Я не знаю, понравится ли графу, что вы увидите его в таком виде, – произнесла домоправительница, – но вы приехали издалека…

– Я не побеспокою его, – уверила ее Гонория. – Я только хочу убедиться, что с ним все хорошо.

Миссис Уэдерби сглотнула и откровенно взглянула на нее:

– Ему плохо, мисс. Вы должны быть к этому готовы.

– Я… я не имела в виду «хорошо», – запинаясь, поправилась Гонория, – я имела в виду… сама не знаю, просто…

Домоправительница мягко пожала ей руку.

– Я понимаю. Ему чуть-чуть лучше, чем вчера, когда я вам писала.

Гонория кивнула, но движение показалось ей самой смущенным и неловким. Кажется, домоправительница пытается сказать ей – Маркус уже не стоит на пороге смерти, но это значит – он был на пороге смерти. А если так, нет никаких причин думать, что он не окажется там снова.

Миссис Уэдерби приложила палец к губам, показывая Гонории, что нужно вести себя тихо. Потом медленно повернула дверную ручку.

– Он спит, – прошептала миссис Уэдерби.

Гонория кивнула и вошла внутрь, моргая от слабого света. В комнате было жарко и душно.

– Почему здесь так жарко? – прошептала Гонория. Даже ей трудно было дышать в этой духоте, а Маркус к тому же был еще накрыт грудой одеял.

– Так велел доктор, – ответила миссис Уэдерби. – Ни при каких обстоятельствах не позволять ему простудиться.

Гонория поправила воротник платья, который, к сожалению, никак не возможно было ослабить. Боже мой, если даже ей душно, то каково же Маркусу, у которого и без того тяжелая лихорадка. Такая жара никому не может быть полезной.

Но по крайней мере он спал. Его дыхание было спокойным, или, может быть, так казалось Гонории. Она не имела ни малейшего понятия, к чему следует прислушиваться у постели больного; наверное, к чему-то необычному. Она подошла ближе и наклонилась. Разумеется, Маркус вспотел. Об этом свидетельствовал не только его влажный лоб, но и весьма специфический запах, витавший над постелью.