Гонория замерла, не зная, хорошо это или плохо. Если он весь так сильно вспотел, как казалось, она рискует его простудить.

Гонория снова села, потом встала, потом снова села, беспокойно похлопывая по боку. Ей пришлось прижать руку к телу, чтобы остановиться.

Глупо. Она вскочила на ноги и снова подошла к больному. Маркус опять ворочался, хотя сил, чтобы скинуть покрывала, ему не хватало.

Она должна коснуться его. Должна. Только так можно определить, насколько ему жарко. Гонория не знала, что будет делать дальше, но это не важно. Если уж она его нянька, она должна следить за его состоянием.

Она легонько коснулась пальцами его плеча. Кожа была не такой горячей, как она ожидала, но, возможно, дело просто в том, что сама Гонория уже перегрелась. Однако в любом случае Маркус вспотел и его покрывала насквозь промокли.

Может, следует снять их с него? У него еще останутся одеяла. Она осторожно потянула за уголок, но вся куча съехала прямо на нее, обнажив ногу Маркуса.

Гонория открыла рот. Нога у него тоже весьма мускулистая…

Нет. Нет, нет, нет. Она не смотрит на Маркуса. Не смотрит. Совершенно не смотрит на Маркуса. Тем более надо срочно снова накрыть его. Ведь нет никакой уверенности, что на нем есть нижнее белье. Руки его обнажены, ноги тоже, значит, вполне возможно, и…

Гонория невольно взглянула на то место, что еще скрывалось под покрывалами. Он, конечно, еще укрыт, но если вдруг раскроется…

Она схватила покрывало и начала его укутывать. Кому-то другому придется сменить ему одеяла. Боже мой, как жарко. Наверное, ей надо выйти. Или приоткрыть окно.

Она обмахнула лицо рукой. Необходимо сесть. Рядом прекрасный, замечательный стул, она может провести на нем всю оставшуюся ночь, спокойно сложив руки на коленях. Она только еще раз взглянет на Маркуса и убедится, что все в порядке.

Она подняла свечу и поднесла к его лицу.

Его глаза были открыты.

Гонория отступила назад. Он и раньше открывал глаза. Это не значит, что он проснулся.

– Гонория? Что ты здесь делаешь?

А вот это определенно что-то значит.

Маркус чувствовал себя так, как будто оказался в аду.

Точнее, он чувствовал себя так, как будто побывал в аду. И вернулся. И похоже, отправился туда опять, поскольку в первый раз там было недостаточно жарко.

Он понятия не имел, как долго болел. Наверное, день? Или два? Жар начался… во вторник? Да, во вторник. Впрочем, какое это имеет значение, если он все равно не знает, какой сегодня день.

Или ночь. Возможно, сейчас ночь. Кажется, вокруг темно и… чертовски жарко. Настолько жарко, что ни о чем другом думать почти невозможно.

Наверное, он побывал в аду и забрал проклятое место с собой. Или он все еще в аду, хотя в таком случае дьявол предоставляет клиентам на редкость удобные кровати.

Что явно противоречит всему, чему его учили в церкви.

Маркус зевнул, размял шею и опустил голову обратно на подушку. Эту подушку он знал. Она мягкая, набитая гусиными перьями и как раз нужной толщины. А значит, он в собственной постели. И сейчас определенно ночь. Он точно знал это, хотя никак не мог собраться с силами и открыть глаза.

Маркус слышал тихие шаркающие шаги миссис Уэдерби. Наверное, она ухаживает за ним во время болезни. Маркуса это не удивило, но он все равно был благодарен ей за заботу. Она принесла ему отвар, когда он только заболел, и он смутно припоминал, как она разговаривала с доктором. Несколько раз Маркус вырывался из болезненного тумана и обнаруживал, что она наблюдает за ним.

Она коснулась его плеча своими мягкими, легкими пальцами. Прикосновения, однако, было недостаточно, чтобы вывести Маркуса из оцепенения. Он не мог двигаться. Он так устал. Он не мог вспомнить ни одного случая, когда был таким уставшим. Все тело болело, а нога болела особенно сильно. Больше всего ему хотелось снова заснуть. Однако было слишком жарко. Зачем поддерживать в комнате такую жару?

Миссис Уэдерби, словно подслушав его мысли, поправила одеяло, и Маркус радостно повернулся на бок и высунул из-под одеяла здоровую ногу. Господи, до чего прохладно и приятно. Возможно, ему стоит полностью сбросить одеяло. Возмутится ли она, если Маркус позволит себе такую вольность? Наверное, но если необходимо с точки зрения медицины…

Но потом она опять начала набрасывать на него одеяла, и ему почти захотелось плакать. Призвав последние остатки сил, он открыл глаза, и…

Это не миссис Уэдерби.

– Гонория? – прохрипел он. – Что ты здесь делаешь?

Она вскочила на ноги, издав странный щебечущий звук, от которого у Маркуса заболели уши. Он снова закрыл глаза. У него не хватило сил, чтобы продолжать говорить, хотя само ее присутствие было весьма любопытно.

– Маркус? – спросила она голосом, в котором звучали странные взволнованные нотки. – Ты можешь что-нибудь сказать? Ты проснулся?

Он легонько кивнул.

– Маркус? – Она подошла ближе, и он почувствовал ее дыхание на шее. Ужасно. Слишком горячо и слишком близко.

– Почему ты здесь? – снова спросил он, слова застревали у него в горле, будто густой вязкий сироп. – Ты должна быть…

Где она должна быть? В Лондоне, наверное. Разве нет?

– О, спасибо Господу. – Она коснулась его лба горячей рукой.

Впрочем, сейчас все было горячим.

– Гон… Гонор… – Маркус не смог закончить ее имя.

Он пытался: двигал губами, сделал еще несколько вдохов. Но все равно на это требовались огромные усилия, а она почему-то не отвечала на его вопрос. Почему она здесь?

– Ты очень сильно болел, – произнесла она.

Маркус кивнул. Или по крайней мере подумал о том, чтобы кивнуть.

– Миссис Уэдерби написала мне в Лондон.

Ах, вот в чем дело. Все равно очень странно.

Она взяла его руку в свою, нервно и с волнением поглаживая ее.

– Я приехала так быстро, как только смогла. И моя мать тоже здесь.

Леди Уинстед? Маркус попытался улыбнуться. Ему нравилась леди Уинстед.

– Думаю, у тебя все еще жар, – неуверенно продолжила Гонория. – У тебя очень горячий лоб. Хотя должна признать, не такой горячий, как воздух в комнате.

– Пожалуйста, – простонал он, протянув руку вперед и коснувшись Гонории. Он открыл глаза и заморгал, привыкая к тусклому освещению. – Окно.

Она помотала головой:

– Прости. Я сама открыла бы его, если бы могла. Миссис Уэдерби сказала, что доктор…

– Пожалуйста, – взмолился он.

Черт побери, его голос звучит так, как будто он вот-вот заплачет. Не важно. Он просто хочет, чтобы она открыла проклятое окно.