2 октября

Сегодня я в кои-то веки решила написать отцу, но зашла на фейсбук, налюбовалась на фото каких-то женщин, собак и достопримечательностей маленьких очаровательных европейских городков, и как-то сразу расхотелось. Кстати, интересно: все эти городки и вправду настолько тошнотворно одинаковы и приторны или он находит какие-то особые ракурсы? Если так, кажется, ясно, в кого я такая талантливая. Подтверждает теорию то, что и все женщины на его фото – одинаковые. Возможно, это вообще одна и та же женщина? И в том, и в другом случае: кому до этого есть дело?

Да, вот они, главные преимущества интернета: необязательно видеться с человеком или даже общаться с ним, чтобы тебя от него затошнило. Кажется, это называется превентивные меры. Очень удобно.

3 октября

Сегодня я опять прогуляла школу. Мне вспомнилась прошлая весна – тогда я впервые обнаружила, что в школу можно взять и не пойти, и подумала: вот это счастливое, блаженное состояние будет теперь ассоциироваться у меня с весной всегда.

Мне было так хорошо – и ведь от ерунды. Пахло краской, я купила большую мягкую булку с маком. Солнце было таким теплым, таким приятным. Оно нагрело скамейку, и мне хотелось лечь на нее, прислониться щекой. До сих пор жалею, что не решилась так сделать.

Еще помню, что тогда я в кои-то веки пожалела, что не подружилась ни с кем в школе, и, видимо, уже не подружусь. Иногда бывает хорошо разделить хороший день с кем-то другим, чтобы он стал еще лучше. Наверное.

Сегодня я вспомнила тот день и снова купила себе булку, но она оказалась суховатой, твердой, и почему-то я начала плакать. Еле успела дойти до какого-то двора.

Я устала, устала, совсем устала, и даже если я испишу этим страницу до самого конца, ничего это не изменит.

Надеюсь, маме не будут звонить. Даже если она захочет объяснений, а я объясню, все равно она опять ничего не поймет. Каждый раз, когда она кричит на меня, я покидаю тело, как во время „Райволы“. Чувствую, что голова немного кружится, зрение плывет, и смотрю на все как-то со стороны.

Не люблю это состояние. Почему, почему я такая размазня сегодня. В такие дни я говорю себе: ведь ты не бедный мальчик, умирающий от голода где-то в Африке? Как тебе вообще не стыдно жаловаться на жизнь, чувствовать себя на грани только потому, что у тебя нет друзей, а каждый день дома превращается в осаду?

Иногда это помогает.

Сегодня это не помогает.

4 котября, ночь

Котябрь – неплохо, а?

Мы ведем прямой репортаж из-под кровати Анны, потихоньку трогающейся умом.

Лежу, глядя вверх, и чувствую себя зверем в норе. Включаю песни китов и крепко-крепко закрываю глаза. Мне так хорошо и спокойно – пока пыль не начинает лезть в нос. Только тогда вылезаю.

Интересно вот что. Я знаю, что я умна. Мне интересна куча вещей. Я люблю рисовать, и читать, и писать стихи, а еще люблю биологию. Мне нравится программировать. Я хорошо знаю историю, хотя это и бессмысленно и вообще не наука. При всем этом, когда я начинаю думать о том, что уже весной мне придется сдавать экзамены и поступать, а потом учиться там, где я решу учиться, меня начинает тошнить.

Какой смысл?

Мама говорит: нужно получить профессию. Это важно, раз и навсегда, так что подумай хорошенько. Если не сдашь, я за тебя платить не собираюсь, заруби себе…

Все это неправда. Судя по тому, что рассказывают на форумах люди старше меня, профессию получать не нужно. Это не важно. Это не раз и навсегда. Более того, я почему-то уверена, что, если пролечу везде, где только можно, мама оплатит мне учебу хоть где-то.

Если бы я жила одна, я бы не поступала никуда. Я бы пошла работать в маленький магазинчик и продавала бы там всякую ерунду, которую нормальный человек никогда не купит. Может быть, эзотерический, или что-то вроде того. Черные свечи и серебряные кинжалы, дурман-трава и камни-амулеты. Я бы целыми днями читала и разглядывала редких придурков, которые заходили бы прикупить себе магических штуковин. Рисовала бы их портреты, записывала бы истории. В конце года у меня бы собрался целый альбом. „Собрание фриков из магазинчика Анны“ или что-то вроде того. По-моему, отличный способ разгрузить мозги после школы. После этого я бы поняла, чего хочу на самом деле.

Может быть, сначала я бы еще поездила по миру. Мама говорит: а деньги ты где возьмешь?

То есть на самом деле ничего такого она не говорит, потому что я не стала бы с ней это обсуждать. Но если бы стала, так бы она и сказала.

Не нужны никакие деньги, чтобы путешествовать. Это еще одна ловушка.

Я лежу под кроватью и слушаю песни китов, и я путешествую, или я бы давно уже сошла с ума».

В день, когда впервые пошел снег, Марина вдруг почувствовала, что начинает терять веру в то, что Аня вернется домой. Эта мысль не напугала ее и не возмутила – внутри она была такой же холодной и спокойной, как легкий белый снежок, засыпающий мир.

Ей уже давно не звонили из полиции – слишком давно. Телефонная трубка затаилась, поблескивая, на кухонном столе.

Марина чувствовала себя этой трубкой – черной, покрывающейся невидимой до поры до времени невесомой пылью. Неживой.

Она была бы рада чему угодно – допросам с психологами, смущенным взглядам, сочувствующим взглядам, подозрениям, проверкам гипотез.

По последнему разговору со следователем Марина поняла: дело об исчезновении ее дочери буксует, как трехколесный велосипед в грязи. Никто не видел Аню в школе, идущей к школе, заходящей в школу. Были опрошены учителя, одноклассники, Максим (самая бездарная трата времени), подозрительные люди, которым не посчастливилось пройти, озираясь, не под теми камерами в тот день.

Аня как будто растворилась в воздухе, как будто не выходила в тот день из дома, растаяла, испарилась.

Они боялись смотреть Марине в глаза, боялись услышать ее голос в телефонной трубке – и поэтому она не звонила, щадила и их и себя. Пока их разговор не случался, можно было тешить себя мыслями о том, что они не звонят лишь потому, что слишком заняты расследованием… А не потому, что им совершенно нечего ей сказать.

Первое время выходные были мучением. После выхода на работу Марина приходила в офис и в субботу и в воскресенье. Она сидела там вместе с редкими сверхурочниками – писала тексты, смотрела в стену, сидела в интернете. Раньше она ограничивала себя в этом бессмысленном шатании по виртуальному пространству. Теперь в этом – как и во многом другом – больше не было никакого смысла. Марина переходила из блога в блог, от статьи к статье, завязывала разговоры, ругалась и спорила. Все это создавало иллюзию жизни – может быть, бессмысленной, но тем не менее жизни.