Повозки вейстора остановились, не имея возможности въехать во двор. Всадники ждали, успокаивая разволновавшихся лошадей. Арела выглянула из окна повозки и, сквасив недовольную мину, нырнула назад. Выйти из повозки и пройти пешком даже несколько метров, для господина и его семьи считалось просто недопустимым.

При появлении вейстора Прилесья ругань и возня вспыхнули с удвоенной силой, но телеги сцепились намертво. Лангракс, заметив Хортона со свитой, ехидно заулыбался, и оба его подбородка довольно заколыхались. Всё его круглое лицо с крупным носом и пухлыми щеками выражало сейчас неприкрытую радость. Вдоволь налюбовавшись на неприятную ситуацию, в которую попал вейстор, Мортон отправился раздавать указания по случаю прибытия дорогих гостей.

Возчик широкой телеги с бочонками, суетливый рыжебородый мужичонка в чёрной длинной рубахе с цветным поясом, совсем растерялся, видя недовольство прибывшего господина, и, зло ругаясь, хлестнул тяжёлой плетью по морде своей лошади. Та шарахнулась в сторону и жалобно заржала.

Из заднего ряда зевак, раздвинув всех, не спеша вышел высокий широкоплечий мужчина лет тридцати. Тёмные, слегка вьющиеся волосы были зачесаны назад и открывали волевое лицо с тонкими чертами, высоким лбом, прямым носом и глубокой ямочкой на выступающем подбородке. Голубые глаза под прямыми бровями так глянули на рыжего возчика, что тот весь съёжился и отошёл за телегу.

Оглянувшись по сторонам, мужчина кивнул крутившемуся тут же парнишке лет десяти и, когда тот подскочил, со словами «Подержи-ка», отдал ему свою коричневую куртку из тонко выделанной кожи, хорошо сшитую и явно новую, и длинный меч в дорогих ножнах, на золотой рукояти которого сверкал кровавый рубин. Мальчишка в полном восторге прижал к груди такое сокровище и затаил дыхание.

Оставшись в белой рубахе из тонкого льняного полотна, мужчина закатал рукава, обошёл вокруг телег и приступил к делу. Ухватив обеими руками колесо телеги, нагруженной бочонками, он упёрся левой ногой в ступицу колеса второй телеги и резко потянул.

Мышцы на его руках и спине вздулись буграми и, казалось, ещё чуть-чуть, и они прорвут тонкую ткань, но тут телеги сдвинулись с места, и через мгновение колёса уже были свободны. Толпа в восторге зашумела. Возчики кинулись благодарить избавителя, но тот, тяжело дыша и расправляя рукава рубахи, только махнул им головой.

Телеги, скрипя, разъехались, следом потянулись любопытные. Мимо застёгивающего пояс мужчины проехали, наконец, повозки и всадники. Хортон, остановив своего коня, спросил у незнакомца:

– Как зовут тебя, воин?

– Тен Сногрид, господин Хортон.

– Ты знаешь меня? Откуда? Я не помню, чтобы мы встречались!

– Я друг вашего сына, Дартона. Я видел вас с ним, когда год назад вы приезжали в Остенвил.

– Тен Сногрид? Припоминаю… Конечно! Дартон говорил о тебе и твоей поразительной силе! Как же ты оказался в Унарии? Почему не на празднованиях?

– Меня отпустили на несколько дней проведать матушку. Она живёт здесь, но после смерти отца уже два года не встаёт с постели. Сейчас ей стало совсем плохо, вот она и написала мне письмо. Дартон узнал об этом и велел ехать. Я здесь уже неделю, правда, завтра должен возвращаться, чтобы успеть на церемонию.

– Мы завтра рано утром тоже выезжаем. Буду очень рад, если ты в пути согласишься скоротать время в разговорах со мной. Или ты торопишься?

– Думаю, что Трианию мы с вами проедем вместе, в этом краю в последнее время стало неспокойно. А дальше посмотрим.

– До завтра, друг мой.

– До свидания, господин Хортон.

Спешившись у главного входа, где на мраморе широкого крыльца его с нетерпением ожидали жена, сын и невестка, Хортон, всё ещё улыбаясь, первым прошёл в широко открытую дверь. Большой холл с полом из красного мрамора был красиво украшен мебелью и тканями всех оттенков красного и коричневого. Широкая лестница встречала гостей огромным чучелом свирепого вепря, прародителя хозяина этого дома.

По этой лестнице и спускался сам радушный хозяин, очень напоминая своего предка залежами жира на упитанном теле да маленькими круглыми глазками с белыми ресницами, совсем утонувшими в его лице, которое сияло сейчас самой радостной улыбкой.

– Мой дорогой друг! Как я рад тебя видеть! Это просто невыразимое счастье, что всё семейство Орстеров будет сегодня у меня в гостях!

Говоря это, он обнял Хортона пухлыми руками и постарался прижать к своей груди, чему тут же воспротивилось его объёмистое брюхо.

– Приветствую тебя, лангракс Унарии!

– Боги, Боги, ну к чему такие церемонии! Хортон, друг мой, как твоё здоровье? Благополучно ли добрались до нашего городишка?

– Мортон, твоя скромность, как обычно, соперничает с твоим гостеприимством! Слава Богам Вечным и Истинным, в дороге всё было благополучно. Одна ночь в твоём прекрасном дворце, и мы снова будем готовы отправиться в путь.

– Арела, душа моя! Ты просто великолепна, дорогая! Мелеста, а ты, проказница, все хорошеешь! В ваших покоях уже приготовлены ванны, они мигом снимут усталость с ваших восхитительных лиц!

– Ах, Мортон, твои слова снимают усталость лучше любой ванны! Мы и правда, просто падаем с ног!

Обмениваясь любезностями, хозяин с гостями поднялись на второй этаж, где их уже ждала Тасиния, жена лангракса, дама лет сорока с узким невыразительным лицом с мелкими чертами, бледными нервными губами и слегка выпученными серыми глазами. Её волосы неопределённого мышиного цвета были уложены в замысловатую причёску и украшены сеткой из мелкого речного жемчуга. Серо-голубое платье из тонкой ткани по воротнику и поясу также было расшито жемчугом.

Две её дочери, Густина и Пелеста, являлись почти полной копией своей матери, правда, старшей от отца всё же достались маленькие глазки, а младшей – его крупный нос.

Арела бросилась в объятия хозяйки, и они минут пять мило щебетали, восхищаясь друг другом. Мелеста же не выразила восторга от встречи. Она только молча кивнула сёстрам на такое же молчаливое приветствие и начала терпеливо ждать окончания первого акта этого спектакля.

Весь последующий сценарий она знала хорошо. Сейчас они в покоях приведут себя в порядок, и через час за столом с обильной едой и питьем хозяева продолжат сыпать комплименты гостям и развлекать их разговорами о жизни Унарии и соседних ланов. При этом обе сестрицы, чьи места за столом обычно оказывались по обе стороны от Улафа, будут наперебой строить ему глазки и рассказывать всякие смешные, на их взгляд, истории, стараясь его развеселить. При этом сами будут ржать, как две необъезженные кобылы.

Чем дольше длился ужин, чем больше выпивалось сладкого гахарского, тем непристойнее становились рассказы, и тем громче звучал хохот сестричек. Их глаза блестели, на щеках появлялся яркий румянец, и любому мужчине после шести выпитых кубков они могли показаться очень даже ничего.

Мелеста, чье место за столом странным образом всегда оказывалось напротив веселящейся троицы, прекрасно знала, на какого зрителя было рассчитано второе действие этого спектакля. Арела как-то в сердцах заявила ей, что если бы Улаф женился на одной из дочерей Мортона, они бы уже давно нянчили внуков, и будущее рода было бы обеспечено. Жаль, что её драгоценный Хортон в своё время не захотел даже слышать об этом союзе.