пятками в стену, но Женя схватила его, словно он был невесомым надувным манекеном, и с хохотом швырнула в океан. Он попытался было ухватиться за перила, но не успел даже подумать об этом, как ушел под воду, теряя сознание.

* * *

— Итак, слушается дело Николая Секачева, — послышалось откуда-то издалека.

Дмитрий открыл глаза и несколько секунд недоуменно озирался по сторонам. На мгновение ему показалось, что давешний балаган с безумными человечками кислотных расцветок снова вернулся. Комната, в которой очутился Брикер, переливалась всеми цветами радуги, и он даже не мог выделить доминирующего оттенка. Кругом мельтешили те самые лилипуты, издавая странные звуки, чем-то схожие с криками чаек. Сам он находился на некотором возвышении, а зала представляла собой подобие бесформенной чаши, замершей над океаном, а из недр ее вздымалась ввысь радуга, скрываясь где-то вдали. Вероятнее всего чаша накрыта была неким куполом, поскольку оставалась недосягаемой для шторма, да и сам шторм воспринимался как что-то происходящее в параллельной реальности или на экране купола.

Брикер встал, и сиденье тут же изменило форму и отбежало в сторону, оказавшись одним из лилипутов. Он брезгливо поморщился и подошел к стенке купола, но тут в глаза ему брызнул яркий свет, шторм исчез, а потолок окрасился в те же невероятные цвета, что и стены. Брикер развернулся и в дальнем конце зала увидел прозрачный куб, из которого вверх ногами торчало чье-то туловище. Головы несчастного Дмитрий рассмотреть не мог, поскольку вокруг продолжали сновать лилипуты, и кроме того обзор загораживали диковинные растения, которые при ближайшем рассмотрении оказались животными. Из кадки слева выглядывала голова оленя, вросшая в землю самыми настоящими корнями, а из рогов его, как из ветвей, пробивались зеленые листья. Цветы моргали своими сердцевинами и разевали пасти. Бутоны лопались и расползались по зале крошечными букашками, чем-то походившими на божьих коровок…

Брикер попытался подойти ближе, расталкивая снующие вокруг галлюцинации всех мастей. Над прозрачным кубом завис какой-то бесформенный агрегат все тех же кислотных расцветок. Он пульсировал, и от него отходили странные ломаные кривые красноватого оттенка, сливающиеся внизу в массу, по виду более всего напоминающую груду алых лепестков, перевязанных темной колючей проволокой. Эта масса постепенно переходила в некое подобие конвейера, на котором, словно на экране, мелькали фигуры безумных очертаний. В конце его фигуры волшебным образом материализовывались и сходили с экрана, превращаясь в тех самых лилипутов и растительных животных.

Брикер потер лоб и вдруг буквально рядом с собой увидел Женю — в том же желтом платье и с синим пером, вот только перо это оказалось крошечной птичкой, обустроившейся в волосах Жени и вместо хвоста имеющей одно единственное шикарное перо. Она не замечала его или только делала вид, не сводя взгляда с мужчины, сидевшего на трехногом табурете. Голова того со всех сторон была обложена одинаковыми масками, крепившимися не только на лице, но и на затылке и по обоим вискам, отчего вид у мужчины был поистине жуткий. И только по шляпе и темному неброскому костюму Брикер узнал в нем Маата.

— Что здесь происходит? — закричал Дмитрий, расталкивая последних лилипутов, отделявших его от Маата с Женей. — Кто этот человек? — и он ткнул пальцем в сторону куба с конвейером.

Наверное, под маской мелькнула усталая улыбка, по крайней мере, в глазах Маата отразилось некое ее подобие.

— Тебя пригласили сюда в качестве судьи. А это — здание суда, где тебе предстоит вынести приговор для заключенного в кубе. Я выступлю в роли обвинителя.

— А адвокат у него будет? И в чем его вообще обвиняют?

— Адвоката здесь нет и быть не может, иначе он бы тут не оказался. Есть лишь воплощение справедливости, впрочем, с ней ты уже знаком, — и он кивнул в сторону Жени.

— Я не позволяю ему заходить слишком далеко в своих обвинениях, иначе дай ему волю — и не будет ни одного оправдательного приговора, — пояснила Женя.

— Так ведь судья же не он… — но этот комментарий Дмитрия остался без ответа.

Неведомый голос, исходивший откуда-то из недр установки, зависшей над кубом с беспомощно торчавшими из него обнаженными ногами, повторил:

— Итак, слушается дело Николая Секачева.

— Знакомое имя, — прошептал Дмитрий, напрягая память. — Где-то я уже его слышал. Постойте, ведь именно так зовут пилота, который привозит мне вещи и продукты на маяк! — возбужденно вскричал вдруг он. — Что он натворил?

Но Женя только мило улыбнулась, а Маат даже не повернул головы.

— Секачев обвиняется в несовершенстве. Иначе — небезупречности.

Возле куба буквально из воздуха возникла вдруг рука, более всего напоминавшая лапу ящера. Один из когтей ее выглядел в точности как пишущее перо. Лапа погрузила коготь в пульсирующее нечто над кубом и вслед за тем принялась выводить на стене какие-то непонятные символы на не известном Дмитрию языке.

— Слово предоставляется обвинению.

Маат картинно и вальяжно поднялся с табурета и проследовал в направлении куба.

— Я давал шанс на исправление всем и каждому. И только Николай попал на суд, не получив ни единого шанса измениться.

— Да-да, чудовищная несправедливость! — расхохоталась Женя.

— Но я прошу суд принять во внимание тот факт, что этот шанс был дан Ивану Сурненкову! — и Маат поднял палец вверх.

Брикер нахмурился: и это имя он уже когда-то слышал. Так звали старика смотрителя. Происходящее все больше напоминало погружение в пучину безумия.

— И Сурненков пошел на сделку со следствием и стал одним из нас. Поначалу он хотел лишь выяснить, кто мы такие и зачем творим все это, но нельзя окунуться в чан с бензином и не пропахнуть им. Верно, Иван?

Маска на затылке Маата вдруг зашевелилась, скорчив невнятную гримасу, и по залу пронесся обреченный стон.

— Твой альтер-эго обвиняется в том, что имея в твоем лице шанс на исправление, выбрал путь несовершенства, а потому…

— Интересное дело! — перебил Маата Брикер. — Вот эта вот дамочка, которая всю сознательную жизнь таскалась по мужикам, вдруг приняла здесь образ этакой святоши, выносящей приговор другим. Может, для начала сжечь бревна в своих глазах, а, гражданин прокурор? — Брикера трясло от бессильной злобы.

Женя снова мило улыбнулась:

— Может быть, именно поэтому я и выступаю не в роли судьи и не в роли обвинителя, а всего лишь в скромной роли борца за справедливость в суде? Да и не тебе здесь задавать вопросы вообще-то, — голос ее прозвучал несколько обиженно.

— Что случится с Николаем, если я вынесу обвинительный приговор?

— Тебе следует дослушать прокурора для начала.

— И все-таки?

— Здесь существует только высшая мера, других вариантов нет. Его придется казнить.