именно потому, что успех для него не слишком важен. Но как только он зацикливается на цели, думает о ней, стремится к ней, сразу терпит поражение. Такова мораль: Сирано, если хочешь достичь цели, нельзя слишком много о ней думать.

– Хорошо, но как вообще научиться не прицеливаться? Ну, в практическом плане?

– Скатай еще один шарик из бумаги. Если ты уловила суть, то понимаешь, что Сирано боится быть отвергнутым Роксаной. Он, бесстрашный перед лицом смерти, трепещет рядом с женщиной, в которую влюблен. Он наверняка завоевал бы ее, если бы не любил. Можно назвать это синдромом Вальмона. Это полная противоположность синдрому Сирано. Помнишь «Опасные связи»? Вальмон, неисправимый соблазнитель, добивается всех женщин, каких только хочет. И даже каких не хочет – как раз потому, что они на самом деле ему не нужны. Он добивается успеха, пока равнодушен к своим жертвам. Поскольку он не влюблен, ему нечего терять. Вальмон никогда не теряет самообладания, не выглядит неловким или несчастным. Он всегда владеет ситуацией, потому что ничем не рискует. Любовь для него легка при одном условии: если он не любит по-настоящему. Это внушает ему уверенность, которая делает его неотразимым. Как искусный лучник, он отпускает стрелу, только когда она уже попала в цель. Он беспощадный, бесстрашный и бесстыжий Купидон, не отступающий ни перед чем. Счастлив ли он? Вопрос не в этом. Можно сказать, что у него «счастливая рука» – как у рыбака или охотника. Он одерживает одну победу за другой, но не знает, что такое любовь. Или, если точнее, именно потому, что не знает этого… пока не встречает прекрасную, невинную и добродетельную мадам де Турвель. Она полная его противоположность: чиста душой, верна без задней мысли, не способна на фальшь. И он мгновенно поддается ее обаянию – именно потому, что она и не собиралась его соблазнять. Искренность делает ее естественность неотразимой. И для Вальмона это слишком. Конечно, в итоге он добьется своего и влюбит ее в себя, но у роз есть шипы: он и сам в нее влюбится. Это и спасет его, и погубит. Вальмон, неспособный испытывать искренние чувства и отказаться от комфортной жизни беспечного соблазнителя, буквально погибает от боязни любить. Как только Вальмон начинает слишком много думать о цели, он становится похожим на Сирано. А теперь бросай шарик в ведро. Не думай, не целься.

– Черт, промазала. Потому что я снова прицелилась!

– Именно поэтому. Ничего страшного. Ты поняла суть. Любовь – одна из целей, которых можно достичь только опосредованно. Помнишь оперу «Кармен»? «У любви, как у пташки, крылья – ее нельзя никак поймать». Можно попытаться быть хорошим, но нельзя заставить кого-то себя полюбить. Поэтому единственный способ быть счастливым в любви – любить, не ожидая взаимности. Нет, мы вправе на нее надеяться, но лучше просто быть счастливым оттого, что любишь. А еще лучше – быть счастливым, и точка. Любовь к другому человеку – это следствие любви к жизни в целом. Это бонус, вишенка на торте. У Ромена Гари – помнишь, был в прошлом веке такой писатель – в романе «Голубчик» есть такая мысль: «Я знаю, что бывает и взаимная любовь, но на такую роскошь не претендую. Я готов довольствоваться самым необходимым: просто любить кого-нибудь со своей стороны»[13].

– Это как в песне Даниэля Балавуана: «Кто любит – сильнее, чем тот, кто любим».

– Просто любить – это в первую очередь безопаснее, потому что взаимность никогда не гарантирована. А ты слушаешь Балавуана? Я думал, он для тебя слишком старый. Короче, никогда не стоит ждать взаимности – и уж тем более с убеждением, что ты ее заслуживаешь. Взаимность может вырасти только на почве свободы. Нет ничего противнее, чем человек, который отчаянно пытается понравиться. Снова парадокс: чтобы тебя полюбили, не надо стараться.

– И что же тогда делать?

– Ничего. Просто жить и довольствоваться тем, что есть. Дерево счастливо давать плоды. Ему неважно, кто их съест. Мы дарим подарки не для того, чтобы нас поблагодарили, просто нам самим это приятно. Лучше оставаться самим собой и не пытаться угодить всем на свете любой ценой. Свобода и форма высшего безразличия, которая ее сопровождает, снова оказываются наилучшей стратегией – они гарантируют по меньшей мере счастье оставаться верным себе. Любить можно не только кого-то, потому что в этом случае всегда встает вопрос взаимности. Любить можно и что-то – гулять, бегать, плавать, читать, готовить. Любить живопись, музыку, природу. Как ни странно, именно тогда, когда мы с головой уходим в то, что делаем, и забываем о себе, мы выглядим особенно симпатичными. Нет ничего более притягательного, чем человек, увлеченный своим делом. Такой вот парадокс: самозабвенная увлеченность чем-то и страстная любовь к своему занятию делают нас максимально привлекательными. Именно в тот момент, когда человек забывает, кто он, и полностью растворяется в том, что делает, – тогда-то он и становится самим собой. Настоящим.

– И это еще один случай, когда попадаешь не целясь.

– Точно. А в любви это еще актуальнее, потому что «мишень», понимая, что в нее целятся, обязательно начинает вести себя иначе. Она чувствует, если ты на ней зацикливаешься.

– Но обращать на нее слишком мало внимания – тоже так себе, правда?

– Как раз об этом и пишет Сартр. По его мнению, любить – значит быть жертвой фундаментального противоречия: я хочу, чтобы любимый человек был свободным и любил меня свободно, но в то же время хочу, чтобы он любил только меня, то есть чтобы его свобода сводилась к любви ко мне.

– Это замкнутый круг.

– Выхода нет. Влюбленному всегда есть чем заняться, ведь он подпитывает любовь своим воображением. Стендаль описывает «кристаллизацию» в любви как «особую деятельность ума, который из всего, с чем он сталкивается, извлекает открытие, что любимый предмет обладает новыми совершенствами»[14]. Другими словами, любить – это придумывать качества любимого человека и верить, что он на самом деле ими обладает. Любовь – это творение.

– Значит ли это, что любовь – иллюзия?

– И да, и нет. Скажем так, «работа» в любви делается сама собой. Ничего не нужно делать – просто быть. Уже нет необходимости целиться. Тот, кто целится, уже промахнулся. Если не ощущаешь, что стрела уже в центре мишени, нет смысла пытаться.

– Так вот почему Купидона всегда изображают с луком!

– Отлично подмечено! Навязывание своей воли в любви бесполезно. К чувствам нельзя принудить. Так что ни к чему себя накручивать. Когда дело доходит до чувств, все уже ясно. К дружбе это тоже относится. Почему мы с кем-нибудь дружим? Монтень пишет о дружбе с Ла Боэси: «Потому, что это был он, и потому, что это был я. Мы искали друг друга прежде, чем свиделись… Полагаю, что таково было веление неба»[15]. Ни дружба, ни любовь не требуют усилий. Не нужны подвиги, ни к чему заслуги. Связь либо есть, либо нет. Как электрический ток: или бежит, или не бежит. Естественно, я имею в виду те отношения, которые еще не расцвели. Впоследствии это уже целая электрическая сеть, за ней все-таки нужно присматривать.

– Я понимаю. Но у меня всегда одна проблема: даже если что-то понимаю, объяснить не могу. Думать легко, а вот писать сложно.

– Не у тебя одной. Просто надо писать так, как будто ты кому-то это рассказываешь. Никто не запрещает написать эссе как письмо. Собственно, оно и есть письмо, поскольку в итоге его кто-то прочтет. Учитель читает сотни экзаменационных работ. И зацепит его та, которая действительно будто адресована ему. Зацепит, заинтересует. Выбери реального человека или выдумай адресата – и пиши так, будто объясняешь ему ту или иную тему. Придумай за него возражения, ответь на них. Построй настоящий диалог. Даже Декарта легче и приятнее читать, когда он пишет Елизавете Богемской, – у них была увлекательная и красноречивая переписка. Философия сложна, когда это просто идеи, витающие в воздухе. А когда она для кого-то, все