– Дочка выросла, – покорно докладывала Эля будущему работодателю, бдительно сканировавшему все ее документы, включая диплом о педагогическом образовании. – Мы сюда приехали, что ей в Рязани-то делать? Она у меня красавица. Для нее тут все дороги открыты. Приехали, сняли квартиру, а как ей жизнь устраивать, если я под боком? Да еще работу я не нашла. Дома-то в школе работала, а тут что? Кому я тут нужна? Надо было дома остаться, так негде. Жилье-то мы продали, чтобы тут снять. Помочь нам некому, мужа у меня не было никогда.

– Что ж ты так неосмотрительно? – ввернул дед. – Без мужа-то рожать, глупость какая.

– Да командированный он был. Приехал – уехал, обещал жениться. Я все ждала. А потом уж поздно было. Так Снежана и родилась. Вы только не волнуйтесь, у нее жизнь своя, она работает, на хорошее место устроилась. Я сама уехала, не хотела она меня отпускать. Я ей сказала, что работу хорошую нашла, и на вокзал пошла. А там меня женщина одна надоумила по коттеджным поселкам походить, на работу попроситься. Видите, а вот и повезло мне. Есть в жизни справедливость. Я ж третий день хожу, не нужны никому с улицы, хоть и с дипломом. Сложно у вас тут. Не любят приезжих.

– Где родился, там и сгодился, – назидательно сдвинул косматые брови Федор Леонтьевич и посмотрел на соискательницу с высоты своего почти двухметрового роста.

Она испуганно съежилась и виновато втянула голову в плечи.

И то дело. Хоть хамить не будет. Чем больше человек от тебя зависит, тем тише себя ведет. Вон родня, например – наследства ждет. Так гляди ты – под ноги стелятся, по первому свисту приезжают. А переписал бы он на них имущество заранее, так и хрен бы их кто тут увидел! Поэтому Федор Леонтьевич держал семейство в тонусе, ежемесячно переписывая завещание. Зато не скучно.

Послушная, исполнительная, услужливая, Эльвира моментально прижилась в доме. Она ничему не удивлялась, в отличие от предыдущих, гонор свой не показывала и вела себя крайне уважительно.

За некоторое время до юбилея загадочно ухмылявшийся дед свозил ее в город к стилисту, а потом протащил по дорогим магазинам, купив немного вещей.

– Вот, на человека стала похожа, – довольно ухал он, как старый сыч, поглядывая на перепуганную Элю, словно Пигмалион. – Да не боись, это акт доброй воли, борщами отработаешь!

– Отработаю, отработаю, – лепетала позеленевшая от переживаний домоправительница.

– И тряпье свое рязанское выбрось, чтоб в нормальном теперь ходила, – пригрозил ей напоследок дед и от души по-отцовски шлепнул по внушительному заду.

С тех пор он изредка позволял себе подобные вольности, заставляя Элю пугливо розоветь. Со временем она начала слегка кокетничать, чем чрезвычайно веселила хозяина.

Дочка Эльвиры тоже была приглашена на юбилей. Правда, домоправительница начала страшно смущаться и отнекиваться, мол, все же семейное торжество. На что Федор Леонтьевич лишь зыркнул, одним взглядом заткнув поток ее причитаний:

– Сказано, позови, значит, чтобы была! Я с твоей дочкой познакомиться хочу! Мы теперь одна семья.

– Как скажете, конечно, – пролепетала Эля, пугливо соображая, зачем дед мог затребовать Снежану. Да еще вон ухаживает за ней вроде, принарядил. Задумал что-то, ох, задумал! Еще про семью что-то шутит. Хотя как же – конечно, одна семья. Ей ли не знать!

Первыми прибыли Тырины. Дед вышел на крыльцо и с прищуром смотрел, как по дорожке вышагивает важный, пузатый Денис. Тыринская лысина глянцево поблескивала в скупых лучах октябрьского солнца, а в полной руке покачивался хрусткий пакет с подарком.

«Интересно, что на этот раз? – с азартом гадал дед. – Вино коллекционное или коньяк? Или опять паркер? Нет, часы, небось!»

Тырины особой фантазией не отличались, выбирая подарки исключительно исходя из цены. На Федоре Леонтьевиче они экономить боялись, поэтому сначала утверждали на семейном совете бюджет, а потом под этот бюджет искали подарок. Пусть неоригинально, зато солидно.

Следом за мужем спешила суетливая, как галка, Елена. Она хлопала круглыми глазами и махала ручками с ярким маникюром, восторгаясь убранству сада, который видела уже, наверное, в сотый раз.

Тихо матерясь и неодобрительно качая свежей укладкой на фиолетовых волосах, за Еленой тощей цаплей вышагивала сестрица. Ее губы шевелились, и Федор Леонтьевич, хихикая, начал приглядываться, силясь угадать, что на сей раз не понравилось дражайшей Марии Леонтьевне. Судя по тому, что в конце процессии вяло плелась одинокая Лизавета, поводом для недовольства служил ее отсутствующий супруг. Лиза, словно гигантский аэростат, волокла здоровенный букет. Упакованные в хрусткий целлофан цветы мотало ветром так, что девушка запросто могла опрокинуться или вовсе улететь с этим парусом.

Супруга Лизаветы дед видел только единожды – на свадьбе. На все последующие семейные посиделки молодой муж получал индульгенцию в связи с командировками и сильной занятостью на работе. Дед не возражал. Парень еще на свадьбе ему не приглянулся, так как был хамоват и с замашками хозяина жизни. С точки зрения финансовой состоятельности новый родственник, конечно, моральное право на это имел, что было проверено и родителями, и дедом, а вот по-человечески – прав таких у него не было. Зазнавшихся новых русских Федор Леонтьевич не любил, а парень был как раз из этих.

В общем, и хорошо, что его опять нет. Хотя мог бы и уважить. Дед бы его за самолюбие подергал, развлекся. Ну, на нет и суда нет.

– Федька, черт старый, – проорала сестрица, – говорила я тебе, переделай дорожку – скользко!

– Дядя Федя, а вы все молодеете, – подольстилась племянница, сладко улыбаясь. Улыбалась она так старательно, что, казалось, еще чуть-чуть, и тщательно прорисованное личико сведет судорогой.

– А ты, Ленка, штукатурься меньше, будешь красавицей, как я. А то идешь, с тебя аж сыпется, – ехидно улыбнулся новорожденный.

– Песок, наверное, – вежливо поддержал шутку Тырин. И сдержанно хихикнул, моментально получив тычок от тещи и подзатыльник от жены.

– А ты, Дениска, гляжу, опять беременный, – ласково проблеял юбиляр. – Че-то пузо растет и растет, а все не разродишься. У тебя слонов в роду не было?

– Мне еще скажи чего-нибудь, хрен старый, – прокаркала Мария Леонтьевна, – я до дележки твоих капиталов все равно не доживу, так что говори, не стесняйся – огребешь в ответ по полной программе. Мне терять нечего.

– Да не время еще, Маня. И тебе скажу, калоша старая. Дай поцелую, каракатица ты моя!

Он сграбастал сестрицу и смачно чмокнул в щеку. Та потрепала деда по седой шевелюре и ткнула в живот кулаком:

– В дом веди. Не лето, чай, на улице-то топтаться. Лизка! С дедом поздоровайся!

– Дед, привет! – послушно крикнула Елизавета и, тряхнув платиновыми волосами, ослепительно улыбнулась. – Мы тебе цветочки купили.

– Ах ты ж, – моргнул Федор Леонтьевич и дурашливо растопырил руки. – А что у тебя во рте блестит? Неужто зуб золотой вставила?