все двенадцать – голодные, худые двенадцать. Мальчик выглядел более щуплым по сравнению со своими сверстниками – ребенком, но не беззащитным.

– Где я? – спросил он.

– В студии, – ответил Холт. – Багз – художник и собирается хорошенько порисовать. Он напишет твой портрет.

Питер напомнил мне кого-то…

– Багз, – негромко позвал Говард.

Я представил, как мои глазные яблоки метнулись в дырах маски, точно в двух бездонных воронках, из которых выглядывает незнакомец. Глаза не то серые, не то голубые, не то моего отца. И они видели ребенка, стоявшего перед ними. Видели его всего.

Наверное, отец остался бы доволен Ведьминым домом. Нет, не домом. А подвалом. От подвала Джозеф Митчелл был бы в восторге.

– Я не смогу.

– Подумай о своей подружке, Лоле Банни. Что будет с ней?

Сколько боли ты можешь причинить женщине, которую любишь? Я взял тюбик с краской и выдавил его на палитру трясущимися руками. Потом понял, что проделал это на автомате – для краски рано, – и взял карандаш.

Бывало, я работал без предварительной зарисовки элементов. Но не сегодня. Не сегодня.

Дэнни, картины – лишь один из инструментов. Есть много способов уничтожить человека. Например, открыть ему правду о себе. Правду, которая на самом деле так проста, когда смотришь ей прямо в лицо.

* * *

Я увидел картину сразу, целиком; основной набросок сделал примерно за два часа. Как только Холт увел мальчика, я отшвырнул маску и заставил себя привести рабочее место в порядок.

Когда я вышел в коридор, Говард уже был там, быстрым шагом направлялся ко мне. Слова входили в мои уши, но не добирались до мозга. Я набросился на него. Мы обменялись ударами, и я оттолкнул его двумя руками.

– Зачем, Холт? – заорал я ему в лицо, чувствуя, как кровь капает на грудь. – Я бы и так написал все, что ты скажешь!

Он просто стоял там, глядя на меня.

– Я думал, мы достигли взаимопонимания! Думал, мы…

– Пожалуйста, пройди в свою комнату.

– Он где-то здесь, в подвале? ПИТЕР! – Я понесся по коридору, колотя в двери. Понимал, что это ни к чему не приведет, но к тому времени практически потерял рассудок. – ПИТЕР!

– Дэн, его здесь нет.

Я развернулся.

– ГДЕ ОН?

– Тебе это знать ни к чему.

– Я видел синяк у него на лице! Это ты его приложил? Что теперь? Убьешь его?

Что-то дрогнуло в лице Говарда. Тут он заговорил – тихо, почти вкрадчиво:

– А что тебе подсказывает твое чутье?

– Заткнись…

– У твоего отца было чутье.

– Хватит…

– У тебя оно тоже должно быть.

– ХВАТИТ!

Эхо метнулось по пустым коридорам, будто кролик, которому вот-вот прилетит в ухо металлической пулькой из игрушечного «кольта».

– Говард, пожалуйста. Хватит. – Из коленей ушла сила, и я опустился на пол. – Ты все спланировал. С самого начала.

– Дэн, – сказал он, глядя на меня сверху вниз, – прошлое имеет над тобой только ту власть, какой ты сам наделяешь его. Если ты постараешься, ты покинешь это место по-настоящему сильным. Да, это изнурительная работа. Медленный, почти незаметный прогресс. Но иначе не получится.

Я задумчиво ощупывал разбитую губу.

Холт протянул руку и поставил меня на ноги.

– Ты знаешь, что это будет лучшая твоя работа. Смотри ему в лицо, и тогда мне не придется ехать за Вивиан.

27

Когда он вошел в комнату, Питер читал «Остров сокровищ». В камине потрескивало пламя, багряные отсветы дрожали на стенах, потолке и чучеле головы лося подобно пульсации крови. На прикроватном столике – кемпинговый фонарь, «Твинкис», два яблока, бутылка воды. Фонарь и еду потеснили настольные игры: «Шедевр: Художественный аукцион», «Монополия», «Флинстоуны». Порыжевшая крышка от «Кролика Питера» отброшена, в изножье кровати лежат фишки с изображениями морковки, редиса и номерков и потрепанное игровое поле.

– Уже играл? – спросил Говард, опуская поднос с ужином на кровать.

– Мне двенадцать, – сказал Питер таким тоном, будто Говард его смертельно оскорбил. Он сидел под пледом в новой пижаме. – А это игра для малышей. К тому же тут нет карточки с Макгрегором. Он гонится за кроликами, схватив грабли. Думаю, он хотел бы стукнуть граблями каждого из них, – той стороной, где зубья. Понимаете, о чем я?

– Кто побеждает?

– Тот, кто первым пересечет игровое поле, переворачивая фишки и продвигая своего кролика по клеткам садовой дорожки… Эта игра была в доме дедушки. Он умер два года назад. – Питер взял другую коробку. – Вот что выглядит многообещающе, но здесь нужны хотя бы три игрока.

– Могу составить тебе компанию.

– Вы когда-нибудь играли в «Шедевр»?

Говард усмехнулся под маской, отметив, что мальчишка по-своему сложил книги, разделив их на две башни.

– Нет.

– На обороте написано, что Барон Дитрих фон Оберлитцер, частный коллекционер, делает ставку на полмиллиона… Я не нашел Оберлитцера среди участников аукциона. В любом случае картины не должны попадать в частные коллекции, где их никто не увидит.

– В прошлом году объем мирового рынка произведений искусства составил шестьдесят восемь миллиардов. Многие с тобой не согласятся.

– Ладно, где вы их достали? «Кролик Питер» и «Шедевр» 1978 года, а «Флинстоуны» 1971-го. Небось кинули все в корзину у одного продавца ради скидки на eBay, да? Ох, и обу-у-ул же он вас. Обул, как мартышку! Неужели вы не видели, что покупали?

– Не нравится – не играй.

– Все равно в такое одному не сыграть. Может, позовете Багза? Черт, чувствую себя кретином, говоря это. Но раз он художник, то должен смыслить в этом.

Говард покачал головой.

Питер подался вперед:

– Я увижу законченную работу?

Он снова покачал головой.

– Ладно, я понял. – Мальчик смотрел на него очень прямо. – Я не вчера родился, и у меня есть кабельное и Интернет. Мир – жестокое место, и чем темнее становится, чем более голодны монстры. Вы убьете меня.

Приблизившись к камину, Говард поворошил угли короткой кочергой и подложил дрова в очаг. Огонь затрещал, зашумел и вспыхнул. Этого должно хватить до конца ночи. Потом проверил окно: в щели почти не задувало. Оставить в распоряжении своего гостя окно и кочергу? Еще бы! Но Питер стал исключением. Кроме того, это самая теплая комната в особняке.

– Ты вернешься домой.

Мальчишка отшатнулся, его глаза расширились как от боли.

– Я собирался бежать, когда появились вы. Вернувшись, я убегу снова.

Говард все это знал. Он вышел, закрыв за собой дверь.

Питер не звал его, не просил вернуться.

Взрослый ребенок.

Возможно, кое-что он все же мог сделать.

28

На следующий день я перетащил в студию матрас со