– Ну и что? Они придают загадочность.

Она уставилась на него, но Рипли решил не обращать внимания, отчаянно пытаясь найти выход из двусмысленного положения, в которое сам себя поставил.

– Виной всему платье: слишком вызывающее, – нашла наконец причину Олимпия. – Благовоспитанные дамы и старые девы таких не носят.

– Ну какая же вы старая дева? Вы невеста герцога.

– Не пытайтесь сменить тему! Для кого предназначался этот туалет?

– Откуда мне знать?

– Наверняка для куртизанки. – Олимпия разгладила юбки. – Или для веселой вдовушки. По намекам я миссис Торн догадалась, что она за что‑то обязана вам.

– Не мне, – возразил Рипли, – а моей сестре.

Если бы ее светлость леди Блэквуд присутствовала на свадьбе, то Рипли сумел бы убедить ее помочь догнать леди Олимпию, и тогда сбежавшая невеста не ушла бы дальше садовой калитки.

Но нет: Алиса находилась в то время в тридцати милях от Лондона, у тети Джулии, по какой‑то неясной причине.

Блэквуд как‑то туманно это объяснил, но, с другой стороны, они почти не разговаривали, все время говорил один Эшмонт – насчет своей свадьбы… с девушкой, которую минуту назад Рипли поцеловал, неверно истолковав невинный поцелуй в щеку.

– Вы, несомненно, с ней встречались. Она, возможно… ну да ладно. Если встречались, то знаете, какова она.

– Прекрасные волосы цвета воронова крыла и зеленые глаза, – кивнула леди Олимпия. – Я была поражена до глубины души, когда узнала, что она выходит за Блэквуда. Мне она казалась благоразумнее.

Рипли тоже так казалось…

– Но вы же приняли предложение Эшмонта, – напомнил он. – А он ведь один из нас.

– Вашей сестре не нужно было думать о пятерых младших братьях и расточительных родителях, а еще о том, что годы идут и шансы на замужество тают. И наверняка несколько лет кряду не называли самой занудной девицей сезона, – сказала Олимпия. – Я начала поддаваться панике, да и родители тоже.

– У вас еще есть время, – возразил Рипли. – Да и насчет занудства я сильно сомневаюсь.

– Вы же не знаете, какая я на самом деле, – возразила она мрачно. – Я могу рассуждать о редких изданиях, старинных собраниях и гравюрах на медных пластинках до тех пор, пока мой собеседник не свалится в глубокий обморок. Хуже того: у меня есть система, на создание которой меня вдохновил американский президент, мистер Томас Джефферсон, применивший для классификации книг в библиотеке научные таблицы Бэкона. Только мой метод еще сложнее, и я могу говорить на эту тему раз в двадцать дольше, чем мои слушатели способны слушать.

Рипли смотрел прямо перед собой – вид открывался не слишком привлекательный: спина кучера да лошадиные зады, – а теперь повернул голову, чтобы взглянуть на спутницу. Она же устремила взор в переднее окошко, сурово сжав губы… губы, которые целовал всего минуту назад.

Рипли тут же сказал себе: это не первая его ошибка, да и наверняка не последняя. Не зря же их окрестили «бесчестиями»: за добродетельный образ жизни так не назовут.

– Может, вам просто скучно, – предположил герцог. – Может, у вас слишком живой и обширный ум для той компании, что вы водите: хорошие послушные девочки, куча правил на каждую чепуху, – может, вы без конца рассуждаете о книгах только потому, что никто вас все равно не понимает? А это по крайней мере забавляет – видеть, как у них стекленеют глаза.

Ему раньше и в голову не приходило, что ей могло быть скучно. Он‑то полагал, что леди Олимпия ничем не отличается от прочих девушек из приличных семей и достойно представляет общество, к которому принадлежит, поэтому теперь, узнав ее – давно ли? Два часа, три часа назад? – был поражен. По идее, ей полагалось попасть в беду задолго до сегодняшнего дня.

Олимпия энергично захлопала ресницами, и он заметил, как по ее щеке скатывается слеза, но она поспешила ее смахнуть.

– Не сомневаюсь, что вы судите по собственному опыту. Вам‑то легче легкого справиться со скукой: совершил какую‑нибудь пакость – и развеселился. Женщинам такое не дано: мы должны вести приличествующий образ жизни, чтобы всем нравиться.

– Одевайтесь смелее, вот и будете нравиться. Мужчины устроены очень просто, и вряд ли мне стоит объяснять это вам, у которой целая орава братьев. Вот, к примеру, то, что на вас сейчас надето, подчеркивает фигуру, черное кружево придает флер загадочности и намекает на опасность…

– О господи! О чем вы? Ну какая может исходить опасность от старой девы в очках?

– Ах как вы ошибаетесь! Разве вы не заметили, как обрадовался Боллард, когда понял, что драться предстоит только со мной, не с вами? Одевайтесь, как опасная женщина, и мужчинам будет все равно, что вы говорите: их мозг переключится на совсем иное.

– Не верю своим ушам! Герцог Рипли предлагает мне вести себя как куртизанка!

– Вовсе нет, это просто совет: если хотите, братский, у меня ведь есть сестра.

– И она, без сомнения, имеет на вас огромное влияние, что каким‑то не до конца понятным образом обусловило вечную благодарность одной модистки из Патни.

– Она не всегда жила в Патни, – заметил Рипли, радуясь возможности вернуться к исходной теме.

Ему очень хотелось побольше узнать о системе, которую придумала леди Олимпия, и не хотелось, чтобы она плакала из‑за того, что какие‑то узколобые болваны находили ее скучной.

От подобных мыслей Рипли начинал испытывать некое беспокойство и предпочел бы выбросить их из головы.

Другое дело портниха.

– Миссис Торн, под другим именем, была одной из самых популярных модисток Лондона – до того, как вышла замуж за мистера Кефтона, – начал Рипли. – Она трудилась не покладая рук, а он спускал все, что она зарабатывала и кое‑что сверху. Однажды явились приставы и забрали все, что называется, до нитки. Кефтон пустился в бега. Моя сестра, ее преданная клиентка, поведала эту печальную историю мне и попросила помочь. Я открыл швейную мастерскую под вымышленным именем – Торн. Это было необходимо, чтобы сбить со следа кредиторов неверного супруга, да и его самого, если вдруг вздумает вернуться и разнюхать, что к чему.

– А теперь она процветает, обшивая куртизанок и веселых вдовушек? – усмехнулась Олимпия.

– Скажем так, она нашла свою нишу, – уклончиво ответил герцог.

– Другими словами, к ней вы привозите своих любовниц, – уточнила Олимпия. – Вся ваша троица. Даже не сомневаюсь. Так и вижу карикатуру: грудь вываливается из корсажа, черное с розовым исподнее вылезает на обозрение, а подвязки…

– Знаете что, – предложил Рипли, – давайте прекратим обсуждение нижнего белья, а то у меня разыгрывается фантазия.

Перед его мысленным взором действительно появились груди без оков корсажа: совершенно нормальная фантазия для мужчины, – но думать о чем‑то подобном в данный момент было неразумно, и он задвинул этот образ куда подальше. Это оказалось нелегкой задачей, если учесть, что рядом с ним сидела девушка, и корсаж ее был у него, так сказать, под самым носом.