В такт покачиванию кареты его лица касались цветы, те самые, что украшали дамскую шляпку.

Мгновенно пробудившись, он обнаружил в своих объятиях будущую герцогиню Эшмонт. Она тоже уснула, невзирая на рывки и толчки, сопровождавшие ход их легкого экипажа, и уснула крепко, судя по тому, как вздымалась и опадала ее грудь.

Стоит ли удивляться, сказал себе Рипли, учитывая, сколько бренди выпила дама и события сегодняшнего дня. И вчера ночью она вряд ли спала, хотя причина ее бессонницы сильно отличались от той, что не дала спать ему.

И стоит ли также удивляться, что его рука сама нашла ее плечи. Он спал или по крайней мере дремал. К нему прислонилось теплое женское тело, и он привлек это тело к себе, повинуясь инстинкту.

Сейчас в игру вступали другие инстинкты, и в нем разыгрались фантазии, которые в других обстоятельствах можно было бы только приветствовать, но в данный момент они были чертовски некстати.

И все же ему ужасно не хотелось будить Олимпию.

Стараясь не шевелиться, Рипли выглянул в окно и, чтобы отвлечься от мыслей, которые только раздражали, стал думать о придуманной ею странной системе.

Вместо того чтобы расставлять книги как обычно – по алфавиту или там по размеру, – Олимпия распределяла их по разделам: например, «история», «философия», «изящные искусства». Каждый крупный раздел имел подразделы более узкого направления. Последнее, что он вспомнил из ее рассказа, как трудно ей было решить, как поступать с собраниями сочинений, в частности с трудами Дианы де Пуатье.

Пока Рипли обдумывал все «за» и «против», на него навалились воспоминания и обрывки сна: вот женщина падает в его объятия с библиотечной лесенки… он сам в безумной погоне по улицам Лондона за подвенечным платьем, которое парило у него над головой точно воздушный змей… книги, вываливающиеся из окон домов, мимо которых он бежал.

Направление его мыслей сменилось – от книг к мечтам, и он почти не обращал внимания на вид за окном, пока вдруг карета не замедлила ход и не остановилась. Очнувшись от мечтаний, он посмотрел, что там такое. Впереди маячил Ричмондский мост. Они стояли возле заставы.

Его спутница пошевелилась, подняла голову и, взглянув на него, испуганно отпрянула.

– Поздно смущаться: мы спали вместе! – усмехнулся Рипли.

Олимпия была уверена, что испачкала его шейный платок своей слюной и что на ее помятом лице отпечатались складки лацкана его сюртука.

Она заснула в объятиях одного из «их бесчестий», причем вовсе не того, за которого собиралась замуж. Более того, ей было так уютно покоиться на его твердой груди, когда его сильная рука обнимала за плечи.

Хорошо, что за все эти годы ни одному мужчине не пришло в голову попытаться сбить ее с пути истинного, потому что она, кажется, поддалась бы с легкостью и охотой.

– Будь я на вашем месте, не стала бы этим хвастать, – сказала Олимпия. – Вы и не первый вовсе. Бывало, во время грозы Кларенс вопил и плакал до тех пор, пока ему не разрешали забраться ко мне в постель.

– Теперь я знаю, что надо делать, если вдруг разразится гроза, – ответил Рипли. – У вас съехала шляпка.

Она повернулась к окну, однако в мутном стекле проще было рассмотреть Ричмонд, чем собственное отражение.

– Ничего не видно, – сказала она расстроено и повернулась к нему. – Поправьте, прошу вас. Тетя непременно спросит, каким образом на мне оказалось такое платье. Не хватало еще предстать перед ней с растрепанной головой.

– А как насчет грязного свадебного платья и фаты, завернутых в холстину, и огромного пса в придачу? Сомневаюсь, что она начнет придираться к таким пустякам, как съехавшая набок шляпка.

– Тетя Делия завзятая модница, – сказала Олимпия. – Вот как раз из‑за шляпки она и поднимет шум.

Приладив шляпку, Рипли некоторое время задумчиво смотрел ей в лицо, а она едва сдерживалась, чтобы не отвести глаза и не оттолкнуть его руку, затем передвинул на другую сторону. Примерив так и этак раз пять, он поднял руки в жесте отчаяния и заявил:

– Думаю, никакой разницы нет. В любом случае в своем свадебном наряде вы выглядели ничуть не лучше.

Шлагбаум подняли, и дилижанс пустился в путь. Теперь ей нужно было смотреть в оба. Кучеру понадобятся особые указания, чтобы отыскать тетину виллу.

Рипли передал ее указания кучеру. Они были достаточно просты, да и ехать было недалеко. И лишь когда дилижанс выехал на мост, Олимпия вспомнила, что так и не придумала никакого объяснения, и выругалась сквозь зубы.

– Что такое? – удивился Рипли.

– Ой, простите, это не предназначалось для чужих ушей.

– Иногда у меня странным образом обостряется слух. То есть когда я держу ухо востро. А с вами нужно быть все время начеку. Если бы Эшмонт, к примеру, не свалял дурака, вы бы не сбежали, а будь повнимательнее я сам, не свалились бы в реку. Но я усвоил урок и теперь не спущу с вас глаз, пока не сдам с рук на руки вашей тетке, в целости и сохранности.

«Не спущу с вас глаз». Весьма многообещающее и опасное заявление. Рипли говорил ей такие слова и так смотрел на нее, как никогда прежде ни один мужчина. И принимая все это во внимание, Олимпия начинала думать, что она совсем не такая, какой привыкла себя считать. Ей было хорошо известно, что общаться с повесой очень опасно: сама не заметишь, как оступишься. Многое из ее представлений о жизни претерпевало разительные перемены. Хорошо, что до дома тети Делии уже недалеко!

Вот правильно, на этом и надо сосредоточиться, а не на герцоге.

– Прямо не знаю, что ей сказать, – призналась Олимпия. – Что ни придумаю, все глупость какая‑то.

Сама мысль, что ее избрали на роль племенной кобылы, которая под воздействием бренди не казалась какой‑то особенной, сейчас поражала нелепостью. И она, будучи не в себе, поведала свои соображения на сей счет не кому‑нибудь, а Рипли! Вот идиотка‑то.

– Будь я на вашем месте, вообще не стал бы ничего объяснять, – отозвался герцог, как будто речь шла о чем‑то несущественном.

– Ну, это если бы я была на вашем месте, – возразила она. – Джентльмены всегда поступают как им заблагорассудится, а все остальные или соглашаются, или катятся куда подальше.

– Но ведь и вы далеко не простолюдинка, а значит, вполне можете поступать как заблагорассудится вам.

– Да, если готова пожертвовать репутацией. Впрочем, это я уже сделала.

– Все еще можно поправить, – заметил Рипли. – Знаете, это даже хорошо, что мы провели некоторое время вместе: вам совершенно необходимо кое‑чему научиться.

– Да уж, вот чего мне точно не хватало, так это обучения. Ну так что мне просто позарез необходимо знать? Как жить, если репутация погублена? Знаете, мне кажется, я сумею постичь эту науку сама.

– Мне кажется, вы уже приступили, – заметил герцог. – Давайте вспомним события последних нескольких часов вашей жизни, леди Олимпия…