Париж стоит мессы. Тем более если у тебя здесь «всё включено». Всё оплачено, и есть приятно растяжимый счёт на личные расходы. Самый удобный обменный пункт, принимающий рубли по льготному (на фоне других) курсу, расположен в переулочках по левому борту собора Парижской Богоматери. Однако Олег так никогда и не узнает об этом.

Впрочем, как и Дана. Зато они оба будут точно знать, что значит танцевать танго в огромном номере роскошного отеля, где для них зарезервирован лучший номер с огромным балконом, на котором можно играть в футбол, если не бояться, что мяч улетит сквозь ажурную решетку стиля «арт нуво»…

Ну и как можно жрать икру ложками, запивая самым дорогим шампанским, они теперь тоже хорошо знают. Точнее, Олег знает, потому что Дану богатствами не удивить.

Профессия реаниматолога опасна тем, что снижает порог чувствительности. Притупляет нервные окончания. Постоянная близость смерти и страданий, перепачканные испражнениями и искореженные немощью тела делают врача нечувствительным – сначала к чужой боли (потому что невозможно всё это страдание всерьёз и надолго принимать близко к сердцу), а потом и к своей собственной.

Но – ладно бы боль, на которой Гагарин собаку съел, но и все остальные чувства притупляются тоже. В том числе и удивление. Вот и сейчас, попав в сказку, Гагарин ничему не удивился.

76

Олег воспринимает все с ним происходящее как вполне естественное и логичное. Он свято верит в справедливость и в воздаяние по делам нашим, вот и считает слепое везение (вот уже дважды за короткий срок) закономерной наградой за скромный образ жизни. Ну, и за спасённые тела и души, разумеется, тоже.

– А ты думал, в сказку попал? – любит приговаривать Гена Денисенко.

Обычно Олег отнекивается и отшучивается, но сегодня, сейчас, он понимает, что находится внутри сказки. Невозможность происходящего его совершенно не беспокоит. Ведь обещали романтику – ну так вот вам она, пожалуйста.

Поездка в Париж оказывается точной копией грёз и мечтаний, рекламным роликом к несуществующему фильму. Всё здесь соответствует картинке из глянцевого журнала. Никаких срывов и досадных недоразумений. Даже неловкий прыщ не вскочит. Даже погода не подведёт: если влюблённым нужно гулять – включается прогулочная погода, если молодым важно уединиться в будуаре – включается романтичная гроза, усиливающая приток страсти к главным пульсовым жилам.

Гранд-отель, стоящий недалеко от Лувра, в самом начале Rue Rivoli, смотрящий на кованые решетки садов Тюильри, освещен именами испанских грандов и итальянских королей. Когда даже ванная комната устроена под будуар с отдельным столиком-бюро для затейливых косметических процедур.

Да и ванна на бронзовых ножках-лапках, стоящая посредине комнаты, – сама по себе произведение искусства. В фойе и лобби обильные золотые барельефы и мозаичные панно, хрустальные люстры с миллионами подвесок. Многоярусный пальмовый сад… Ходишь, незаметно для других крутишь головой, впитываешь. Печать истории, респектабельная патина…

Первый раз реклама не подвела и впустила внутрь идеального мира. Соответствие заявленному жанру целиком лежало на Дане, которая и стала для Олега проводником во вселенную глянцевых ценностей.

Сам-то он – дурачина-деревенщина, из шахтёрской шахты к звёздам поднявшийся, какой с него спрос? Любой хрен с пуговицами, оказавшийся под присмотром такой штучки, как Дана, легко превратится в потомственного аристократа с изысканными и немного ленивыми (замедленными) манерами.

Ибо она так непередаваемо восхитительна. Олегу так до конца и не верится, что он обладает такой красотой. И что имеет на неё право.

77

– Знаешь, – говорит ему Дана, – я росла очень тихой и замкнутой. Сам понимаешь – заикание… субтильность моя… то, что сейчас кажется моим достоинством, – эти глаза, фигура, острый аккуратный носик… эти брови, видишь? Всё это казалось мне в детстве таким ужасным, таким неприятным… я казалась себе гадким утёнком… а ещё это заикание… ты даже не представляешь себе, что это такое. Знаешь, заики существуют в совершенно другом мире, это какие-то особенные люди, которые чувствуют и действуют иначе… если бы ты знал, сколько сил и энергии я и моя мама приложили для того, чтобы меня отучили от этого, как мне тогда казалось, порока…

И она кивает Гагарину, мол, соглашайся. Олег убеждает её, что лёгкие подёргивания некоторых слов, случающиеся и сегодня, но с каждым днём всё более и более редкие (из чего он тихо выводил, что становится Дане всё ближе и ближе), только украшают речь, делают её ещё своеобразнее и страннее.

Олег и вправду кайфует от того, как она говорит, от плавной её походки, от острых локтей и этого, почти всегда насмешливого, выражения глаз…

– Знаешь, – говорит Дана, играя в задумчивость, – среди моих предков были турки… Ну, турецкая кровь… а турецкие женщины считаются самыми красивыми в мире… нет, не спорь, не польские, как про это писали в советских журналах «Работница» и «Крестьянка» – только лишь на основании того, что Польская Народная Республика была тогда нашим стратегическим партнёром по Варшавскому блоку… а именно турецкие… глазастые, с тонкими выгнутыми бровями… Когда твоё лицо покрывается всякими тряпками, то, в-волей или нев-в-волей, у тебя вырастают глаза на пол-лба… Поэтому у турчанок такие большие глаза, глаза, как озёра… мне папа говорил: хоть газетой залепи… И я стеснялась этих больших глаз, казавшихся мне нелепыми и непропорциональными…

78

Но когда Олег спрашивает Дану, кто по материнской или по отцовской линии у неё в роду турки, она смущается, словно её подлавливают на маленькой лжи. И румянец проступает на щеках и ресницы начинают летать вверх-вниз, точно хотят улететь подальше от места позора.

Дабы сгладить неловкость ситуации, Олег вспоминает вслух, при Дане, что ведь он тоже вынужден носить на лице всякие тряпичные маски – во время выполнения своего непосредственного профессионального долга. На операции… (А глаза у Гагарина и впрямь выразительные, можно сказать, магнетические: когда смотрит на тебя не мигая, то и ты мигать перестаёшь – Дана сколько раз на себе этот эффект проверяла, смотришь не отрываясь).

– В меня даже медсестра (тут Гагарин не к месту вспоминает приставучую Аню) влюбилась – как раз из-за глаз, сверкающих над зелёной хирургической маской. Она еще так меня и спросила, мол, Олег Евгеньевич, вероятно, вы Скорпион? А я Скорпионов на дух не переношу…

Еще бы, его последняя неудачная «любофф» оказалась Скорпионом… Тут он задумался, что несет. Зачем же все это Дане сообщать?! Но Дана живо поддержала разговор:

– Так ведь глаза – главное оружие Скорпиона, – словно по-написанному отозвалась она. – Взгляд Скорпиона обладает удивительной силой и потаённым эротизмом…

– Нет, Дана, – отзывается Гагарин, всем видом давая понять, что все, им сообщенное, светский треп и не более, – к Скорпионам не имею никакого отношения. Я классический Водолей. Февральские мы…

79

– Так ты Водолей? – почему-то обрадовалась Дана.