Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надорванное страхом и свалившимся несчастьем щенячье сердечко не выдержало, и собачонка с плачем пошла на зов. Бог не оставляет тех, кто так беззаветно ему доверяется…
Дома тепло, хотя за окнами мороз. Мы только-только вернулись из леса, куда ездили с тобой за новогодним букетом. Ты присмирел на своём половичке, положив голову на скрещенные лапы и всё ещё укоризненно взглядывая на меня. Прости, друг, мне следует быть к тебе внимательнее…
Ложбинку с сосняком, где я обычно нарезаю ветки, от остального леса отделяет небольшая насыпь. Нынче снега в ложбинку намело столько, что к пушистым сосновым лапам пришлось пробиваться в сугробах, засасывающих почти по пояс. Занятый снежным плаванием, я, как обычно, между делом подаю тебе знаки, посвистывая и покрикивая, в уверенности, что ты недалеко. И вдруг слышу твой отчаянный вопль. Кое-как покончив с букетом, изо всех сил кидаюсь на твой зов. А ты, не видя и не слыша меня из-за гасящей звуки насыпи, мечешься по дорожке, проложенной вдоль неё, и тоскливо обречённо стенаешь. И я со стыдом и горем понимаю, что ты, мой уже старенький больной друг, потеряв хозяина из виду своими подслеповатыми глазами и не улавливая его голоса ослабшим слухом, смертельно испугался, что тебя, беспомощного, привезли в морозный лес, чтобы бросить здесь на произвол судьбы. Как бежал я, чтобы обнять и успокоить тебя, чтобы снова и снова сказать тебе, что до последнего твоего часа мы будем вместе, и что ты можешь не сомневаться в своих хозяевах!
Всю обратную дорогу ты старался держаться ко мне поближе, просовывал с заднего сиденья машины голову к моей руке и чуть слышно всхлипывал, пока мы не зашли в родной дом, где ждали тебя плошка с новогодним кусочком мяса и выстиранная по случаю праздника подстилка. В дом, где можно быть уверенным — твою старость никто не обидит…
Устраивайся поближе к мои коленям, вместе будем коротать часы, отделяющие нас от наступления праздника и будущего. Пока суд да дело, я доскажу тебе полную неожиданностей историю собаки Жульки.
Жулька боязливо приблизилась к человеку, всю жизнь державшему собак. С незапамятных времён в доме тёти Томы живали то колли, то овчарки, то охотничьи псы. Нынче же воспитывала она только кота, так как последний её кокер-спаниель Рубик не так давно отошёл в мир иной вслед за любимым Тётитоминым супругом. Понеся двойную утрату, она не на шутку затосковала, хотя и была человеком сильным и стойким. Убегая от чёрной этой тоски, даже поменяла по совету подруги городскую квартиру, где всё напоминало о муже и Рубике, на однохатку в этих краях. Денег от такой купли-продажи хватило лишь на то, чтобы привести в порядок новое загородное жилье, но переезд всё же пошел на пользу: в тиши сельских пейзажей душевные раны женщины стали потихоньку залечиваться. Но собак держать зареклась — так надсадил душу уход последнего любимца.
Разглядев в чернильной густоте сумерек опасливо подползавшего к ней лобастого недокормыша, тётя Тома почему-то сразу же решила, что это щенок только что погибшей красавицы.
— Вот в чём тут дело — собака, видно, своё потомство защищала! Иначе не дошло бы до огнестрела — бормотала Тамара Ивановна, ощупывая и осматривая сироту.
— Куть-куть-куть — продолжала приговаривать она, уже обнимая и поглаживая дрожащую и опять начавшую прискуливать плаксу.
— Покормить тебя хорошенько не мешало бы — начала она разговор с найдёнышем. Тамара Ивановна всегда обращалась к своим питомцам так, будто перед нею были не бессловесные твари, а вполне разумеющие человеческую речь собеседники.
Как знать! Наука, практически стоящая на пороге создания искусственного интеллекта, до сих пор ещё не раскрыла главных тайн работы мозга живых существ — собак, например, не говоря уже о человеке. Во всяком случае¸ пока ни один исследователь не может с полной достоверностью утверждать, какие именно сигналы посылает мозг собачьему уху, и как это чуткое ухо их воспринимает. Накопив массу знаний о внешнем мире, научившись моделировать тончайшие физические и химические процессы, наш современник ещё только-только подступается к некоторым секретам мыслительной деятельности живого мозга.
В отличие же от исследователей корок и подкорок, Тамара Ивановна давно пришла к твёрдому убеждению, что собаки очень хорошо запоминают звучание отдельных слов и даже фраз. Они понимают значение слитно произносимых звуков и интонаций простой речи, и даже пытаются её воспроизводить. Нужно только много разговаривать со своими жучками и тобиками — и тогда глубокий аудио-контакт будет обеспечен.
А угостить малышку и в самом деле было бы не лишним — такой несчастной и заморенной та выглядела. Тётя Тома достала из пакетика и протянула Жульке куриную спинку. Подобное лакомство в помоечных недрах попадалось крайне редко. Но щенушка хотя и подошла, и с голодным смаком облизнулась, на кусок всё же не позарилась, а только притулилась к тёплым живым рукам и снова тихонько и жалобно заскулила. Это и решило Жулькину участь. Тётя Тома схватила маленькое тельце на руки и понесла его подальше от грязной помойки, умершей мамки и пережитой, но уже миновавшей жути.
Пробираясь по осенней темноте и слякоти к дому, она убеждала себя, что берёт найденыша на первое время, чтобы приискать ему хозяина, или ещё как-нибудь пристроить собаку, что не изменит своему Рубке и мужу заодно, — в общем, говорила себе самой всё то, что говорят собачники, в очередной раз отдавая сердце и жизнь новой любви.
Понятное дело, щенка Тамара Ивановна оставила у себя насовсем. Окончательно исход дела решило то обстоятельство, что подобранный щенок был самочкой. Она считала, что в женских руках должны воспитываться самочки, и всегда держала девочек, за исключением Рубика, которого принёс в дом муж. Название «сука» не признавала категорически, считая, что люди обычное слово, обозначающее собачий пол, опошлили и испохабили.
Так для исстрадавшейся Жульки наступила полоса такой жизни, какая редко выпадает на долю полукровок и дворняжек.
Начало пребывания у Тамары Ивановны стало каким-то переворотом в сознании. Жулька вынуждена была осваивать совершенно новую, до сих пор незнакомую ей реальность. Прежде всего необходимо было постигнуть одну из самых главных загадок мира — превращение чего-то в ничто. Маленькая собака собственными глазёнками видела совершенно неживое мамкино тело (понятие неживого давно само собой пришло из подсознания), и собственным нюхом ощутила потустороннее дыхание кончины. И всё же никак не могла взять в толк, куда из привычного обихода делась мамка, — и искала её, тычась по углам незнакомого крова, наполненного совершенно другой жизнью. Всем собачьим детям, которых отнимают от матери для передачи в людские руки, приходится искать ответ на непростой вопрос, где остаются мать и мир их первых недель. Должно быть, взятые в семьи собаки находят примирение с грустной утратой, решая, что родительница перевоплотилась в иное существо.