твоей выдержкой и силою не только людям простым, но и коням не потягаться.

– Сделаем как скажешь, царевич. Верю, что лишнего ты и сам задерживаться не пожелаешь. Вот только людей твоих я советую дома оставить. Что Камнетопи, что Темнолесье, тем паче, места гиблые, а я, уж прости, за одного только Сокола держаться буду. Потому как без его волшбы нам никуда. Остальные же, кто с нами решит отправиться…

Она обвела взглядом мрачных витязей.

– Сами в случае чего на себя пеняйте.

– Не пугай, царевна. Мы тут все пуганые.

Старый десятник по-доброму улыбнулся.

– К тому ж, раз места гиблые, так тем паче вам дружина понадобится. Так оно всяко полегче будет.

– Что ж, решать тебе, царевич.

Марья, не став спорить, первой покинула брег.

Во дни возвышения СоветникаКогда вернулась царевна морская во Хрустальный дворециз разоренного Чародеем селения

– Ты на сушу выходила. Сызнова. Хоть я то строго-настрого запретил.

В тронной зале дворца стояла тяжелая, давящая тишина, нарушаемая лишь тихим, грозным гласом Володыки. С высоты своего трона он сурово глядел на непослушную дочь, и тени по углам от взгляда того, казалось, становились темнее.

– Ослушалась прямого указа отеческого и володыческого. Пошла против моей воли.

Морской царь смолк, давая ощутить царевне всю тяжесть ее вины, а затем тихо вопросил:

– Что можешь в свое оправдание ты молвить, дочь моя, Марья Моревна?

– Прости меня, отец, – она покорно склонила голову. – Прости и накажи, как того пожелаешь. И впрямь я на земле была, не сдержалась… Но оттого только, что твоим же советам верна я, Володыка.

Царевна открыто взглянула в глаза отцу.

– Забочусь я о благе царства подводного. Потому как если дать Чародею силы набраться, то…

– Довольно! – Володыка прервал дочь непривычно резким окриком, а после заговорил уже куда спокойнее и даже устало: – Вижу я, что виновной себя в том считаешь, – то зря. Потому как пустое это дело, Марья. Нет твоей вины в том, что смертный силы неподвластные подчинить возжелал. Не твой то выбор, а его собственный. К тому же, бесчинства свои он на людских землях творит. А нам до их бед дела нет, покуда сами на поклон не явятся. Вот тогда и помочь можно. Но уже со своею выгодой.

Володыка покачал головой, разочарованно цокнув языком.

– Многому, ох как многому еще научиться тебе предстоит, дочь моя, прежде чем готова править будешь.

– Прости, отец… – Марья склонила голову пуще, но глас ее, напротив, сделался жестче. – Прости и позволь возразить тебе. Не от того я Чародея остановить хочу, что свою вину в его злодеяниях ощущаю. А если есть того немного, если есть на мне вина в его злодействах, да только то не единственная причина, из-за чего я Чародея остановить хочу. А от того, что знаю его. Видела там, в сожженном селении. И твердо сказать могу – никогда он не остановится. Знаниями и силой не пресытится. Всегда ему мало будет. И рано или поздно и на нас он свой взор обратит.

– Упряма ты, Марья… – Володыка устало покачал головой и грозно нахмурился. – Да только не к месту. Напрасно стараешься меня в решении моем переубедить. Все я сказал уже. Забудь на сушу дорогу. Раз и навсегда.

Он задумчиво повел головой и уже мягче добавил:

– А за границы наши не тревожься. Нет такой силы, что с Черномором и его богатырями совладать способна. И пока на страже он, ничего царству подводному не грозит.

– Слушаюсь, отец, – Марья, поняв, что спорить бесполезно, сдалась. – Прости за то, что ослушалась и в мудрости твоей усомниться посмела. Впредь не нарушу я боле ни единого твоего указа.

– Надеюсь, так и будет, Марья, – Володыка степенно кивнул. – Ибо сейчас в тебе молодость буйная говорит. Покоя не дает, с места рвет, делом правоту доказать подначивает. Но со временем ты поймешь, что не всегда в бой рваться надо. Порой куда лучше в стороне остаться. Что до наказаний – не вижу я, чтобы они на тебя действие особенное имели. Видно, выросла ты уж из отцовских розг. Так что одна надежда лишь на сознательность твою, царевна наследная. А теперь ступай с миром.

Володыка чуть повел дланью, отпуская Марью.

– Слушаюсь, отец.

Сызнова поклонилась молодая царевна и с тяжелым сердцем покинула зал. Пусть в словах Володыки по обыкновению были и правда, и мудрость, но на душе ее все одно было неспокойно.

Дни нынешниеГде-то средь коварных трясин Камнетопи

Жалобно заржав, очередной конь повалился набок, увязнув в липкой, жадно чавкающей грязи. И ратники, споро спешиваясь в зловонную жижу, бросились сообща вытаскивать его из трясины. С тех пор, как Марья, Иван, Ясный Сокол и сопровождающие их витязи покинули стольный град, прошло уж без малого две седмицы, и еще дважды всходило солнце с тех пор, как ступили они на зыбкие тропы Камнетопи. И вот тут-то дорога, что раньше спорилась, встала на дыбы, перестав потакать своим путникам. Теперь каждый шаг, каждая сажень давались с таким трудом, что под вечер и люди, и кони валились без сил. Лишь чудодейственный отвар Ясного Сокола помогал всем к рассвету хоть немного прийти в себя. Особняком, конечно, держалась Марья. Она одна готова была идти день и ночь без передыху, хоть и на ней нет-нет да начинала сказываться усталость. Впрочем, царевича и его людей она не подгоняла и за вынужденную неспешность не корила. Так уж вышло, что они нуждались друг в друге, и за дни, проведенные вместе в пути, Марья незаметно для себя прониклась к своим спутникам если не уважением, то терпимостью уж точно. Впрочем, в том, что касается самого Ивана, терпимость ее, по правде сказать, уже куда больше походила на симпатию. Царевич, даже в трудные времена не унывающий, не лезущий за словом в карман, любящий добрую шутку, не чурающийся ее и не чувствующий себя при бессмертной морской деве иловым червем, а, напротив, держащийся с ней на равных, все больше был царевне люб.

– Проклятое болото! А ну-ка, братцы! Потянем! Э-э-э-эх!

Десятник, подбадривая ратников, что было мочи потянул животину за упряжь. Конь бился, кричал, но топь не сдавалась, не желала так просто отпускать свою жертву, и несчастная животина, вопреки стараниям воинов, продолжала погружаться в липкую жижу, вот-вот грозясь захлебнуться. К витязям присоединились Сокол с Иваном, но и их усилия оказались напрасными. Жалобно стенающий жеребец уже почти полностью скрылся под водой. А жадная трясина теперь старалась утянуть вслед за ним и кого-нибудь из людей.

– Ох, да за что же мне все это?

Глядя на тщетные потуги витязей, Марья хмуро покачала головой. Ей, в отличие от людей чувствующей злую волю болот, было ясно – топь коня уже не отдаст. Потому как того своей законной добычей считает. Впрочем,