class="p1">Засушливое лето сулило редкий урожай деревням новоселов, протянувшимся по болотистой низине. Иное дело у жителей Верхних Баландин, Арменишек, расположенных по высокому берегу Немана. Земли у них с песком, рыхлые; чуть постоят жары, цветы вянут, трава припадает к земле, а если и пройдет запоздалый дождь, когда рожь уж отцвела, — стебли и листья покрываются тлей. Озимые поспевают здесь слишком рано, — жидкие, иссохшие, с таким тощим колосом, что жалко смотреть, стебли едва держатся на полуобнаженных корнях, вцепившихся в твердые комки почвы. А на выгонах, на парах земля расселась, растрескалась, как лицо столетнего старца.

— Говорят, все от бога! Одним дает, у других отнимает. Одни в болоте, другие на припеке. Вот и проживи! — жаловались жители верхнего края и с завистью поглядывали на поля соседей в низине: Клангяй и Жибинтай красовались богатым урожаем, темневшим, как нависшая грозовая туча.

— Что поделаешь! То мы к вам бегали хлеба просить, а в этом году, если и дальше так пойдет, сами вам поможем, — утешали соседей новоселы.

Перед самой страдой под вечер знойного дня на горизонте в стороне заката появилась маленькая тучка. Сначала на нее, как на шапчонку какую, никто не обратил внимания. Туча надвигалась, росла, стало душно. Собаки растянулись на земле, вытянув головы и высунув языки, скот, загнанный в хлева и стойла, не осмеливался выйти в поле, спасаясь от носившихся роем злых в эти часы оводов и слепней.

— Так и клонит к земле какая-то истома, не перед дождем ли? Никогда на меня такая лень не нападала! — говорила Моника.

— Покропило бы немного, — всем было бы на пользу. Ожили бы поля, — ответил Юрас, поглядев на запад.

Он вытер мокрый от пота лоб рукавом и острыми вилами подбросил сено в копну.

— Утолит земля жажду, — радовался Тарутис, с удовольствием ощущая, как струи свежего ветерка проникают под рубаху: так и ласкает прохладой грудь.

Скоро солнце заволокли летучие тучки, предвестники надвигающейся бури. Они пронеслись мимо. До захода солнца было еще далеко, но на западной половине неба горой поднялась необъятная туча, и на землю упала густая тень. Сверкнула первая молния. Прошла минута — грома не было слышно.

— Я побегу домой, печка у меня топится… надо кликнуть ребенка, чтобы загонял коров.

— Чего ты испугалась, большого дождя не будет, — отозвался муж, но она, с вилами в руках, понеслась к дому, по пути подхватив на руки маленького Йонаса.

В воздухе гулко отдавался каждый звук, повеяло сыростью, спустилась какая-то теплая сизая мгла. Ясно слышна была даже чья-то перебранка на дальнем конце деревни, где-то отбивали косу, в минуты затишья с дальнего луга доносились трели первого дергача. В полях было полно народу: одни спешили сложить сено в копны, другие навивали его на воз; где-то громыхала пустая телега, оставляя за собой клубы пыли. Снова сверкнула молния, наподобие какого-то ветвистого огненного дерева. Нескоро за ней прозвучал далекий глухой раскат грома и замер, оборвавшись.

Юрас оглянулся на запад, насадил глубже вилы на рукоять, ударив несколько раз тупым концом о землю, и стал ждать следующей молнии. Когда опять огненная трещина расколола тучу, он стал считать в уме: раз, два, три… Если досчитать до пятнадцати от молнии до грома, значит гроза отсюда в километре. Он просчитал до семидесяти, до ста, а отголоска грома все не было. Юрас, как бы поняв, что занимается пустяками, еще усерднее налег на работу.

По дороге пронесся воронкой вихрь, — подымая пыль, он разметал несколько копен сена, сложенных у самой дороги, и исчез. Сумрак быстро сгущался.

Домишки новоселов, приникшие к земле, разбросанные в беспорядке по своим полоскам, окружены были пестрым кружевом посевов. В эти минуты, когда одна половина неба сияла лазурью, а другую заволакивала густая тьма, — поля светились необычно яркими красками. Желтые полосы сурепицы, мутнозеленоватые — пшеницы, багряными и лиловыми пятнами проступали болотные заросли. Посевы колыхались, как неспокойное море.

Моника выбежала на середину двора и увидела, что соседские девушки, сломя голову, кинулись в ложбину подобрать разостланное там полотно; не добежав с ним до дому, они бросили его и стали подбирать сорванное вихрем с забора белье. На полоске Линкуса убирали клевер, слышно было, как кто-то кричал с незавершенного воза:

— Слегу подай, слегу!

Моника с тревогой глянула на свой луг, где оставила мужа. Его там не было, только вилы торчали в копне.

— Юрас! — звонко крикнула она: — Юру-у!

Ни звука. Только ветер шелестел в кудрявых плетях гороха у стены сарая. Они клонились под его напором и свисали, как тесто.

— Юра-ас! — еще громче закричала Моника, оглядываясь с тревогой. Лохматые тучи уже повисли над деревней, а вдали стояла непроглядная темь. Молнии вспыхивали одна за другой, гром приближался.

Моника звала теперь сына, а тот распевал на выгоне звонким детским голоском, и, казалось, не слышал зова матери.

— Чего ты раскричалась? — появился из-за гумна Юрас с большой охапкой соломы.

— А ты тоже задал мне страху! Знаешь, как я боюсь одна. Иди скорей в избу. И мальчишку вот зову, не дозовусь. Ты бы побранил его. Ведь промокнет там, как цыпленок, и чего он там застрял с этой коровой!

— Невелика беда! Переждет у соседей.

— Кидаюсь то за одним, то за другим. Печь еще топится, залить, что ли?

— А зачем?

— Молния может…

— Да будет тебе! В умную голову молния бьет, а глупую — минует. Грома боится, ветра боится, смерти боится, — что это за жизнь!

— Как не бояться, ты гляди — какая туча! Разве не поражает, не зажигает людей? Боже ты мой, как лето, так и дрожи!

Гром гремел где-то совсем близко, за лесом.

Иногда грохотало оглушительно, жутко, долго, — казалось, ни начала, ни конца нет этому грохоту. И откуда берется эта могучая сила, подавляющая страхом все живое! — скот мечется, жук уползает в норку, даже трава припадает к земле.

Над широкими полями запахло селитрой. Молния еще не погасла, как грянул гром. Сразу стало темно, будто ночью. Сначала редкие крупные капли забарабанили в окна, в стены, потом все стихло, и вдруг, будто небо разверзлось, хлынул такой ливень, что струи мгновенно потекли потоками.

— Голова моя дырявая! Вынесла проветрить постель — и забыла совсем…

Муж уже хотел ей ответить, но в это время сверкнула ослепительная молния, на миг с необычайной четкостью выступили вдруг зеленые поля — каждый предмет, каждый колышек и стебель, — и тут же прогрохотал страшный удар.

— Ой! — вскрикнула Моника и, перекрестившись, чего с ней не бывало, упала на колени среди избы и начала читать молитву.

— Юрас, погляди,