– Нет, – ответил он сухо. – Шеймус Макграт сказал, что дня три назад одна его борзая взбесилась и убежала в лес. – Он обвел широким жестом чащу древних вязов. – Похоже, эта борзая добралась до вашей коровы.

Немного помедлив, Элисон сунула револьвер в кобуру и подошла к нему еще ближе.

– Почему вы так думаете?

Гэвин старался не замечать, как облегало ее стройную фигуру скромное дорожное платье. Как розовели нос и щеки под россыпью веснушек – должно быть, от холода и пронизывающего ветра, того же, что окрасил карминно-красным ее дрожащие губы.

Сам того не замечая, он в досаде закусил губу – ужасно хотелось ее поцеловать.

Но она – его соперница, его добыча, и он не должен думать о том, почему в этот промозглый холодный день она выехала без плаща. Не должен любоваться тем, как блестели капли дождя на ее влажных темных волосах, рассыпавшихся по плечам и по спине. О, эти чудесные волосы были словно созданы для мужских рук! Как хотелось запустить в них пальцы, а затем, откинув назад ее голову, прильнуть к непокорным губам и…

– Я не вижу на ней следов укуса, – сказала Элисон. – Хотя… Шерсть очень густая, трудно что-либо разглядеть.

– Взгляните туда, – указал Гэвин. – У нее пена изо рта. И брюхо вздуто. К тому же она то и дело бьется в судорогах.

– Хм… – Элисон ненадолго задумалась. – По-моему, это совсем не бешенство. Мне кажется, она просто…

С этими словами девушка сдернула с головы мешавшую ей шляпу, кинула прямо на мох – и шагнула к корове.

Гэвин тотчас же схватил ее за плечо и дернул к себе.

– Что вы делаете?! – воскликнул он. – Или не слышали, что я сказал? У нее судороги! Она дергает головой и молотит копытами во все стороны! Такое животное вполне способно убить своим копытом или поднять на рога взрослого мужчину!

– Вы, должно быть, никогда не пасли техасских длиннорогих!

– Чего не было, того не было. Но вы с ума сошли, если думаете, что я подпущу вас к бешеной корове!

Сила чувства, прозвучавшая в этих словах, оказалась неожиданной для них обоих. Гэвин никогда не считал себя героем. И желание кого-либо защищать и оберегать если и жило в нем когда-то, то давно уснуло крепким сном. Но сейчас, похоже, проснулось.

Наступил миг молчания, и Элисон смотрела на него с удивлением, смотрела расширившимися глазами. Но уже в следующую секунду черты ее исказились гримасой.

– Отпустите меня! – Она попыталась высвободиться. – Хотите докучать женщине – найдите ту, которой это понравится!

– Вы, милая, пока что единственная, кто считает мое общество неприятным.

– Очень сомневаюсь!

И тут Гэвин, по-прежнему крепко державший Элисон за плечо, вдруг понял, как обращаться с этой добычей. С ней надо быть львом. Если хорошенько ее напугать, она, возможно, убежит… и оставит ему Эррадейл.

– Ума не приложу, – проговорил он, – как женщина, лишенная даже зачатков здравого смысла, смогла так долго протянуть без защитника.

– Защитника – от кого? От вас? – Элисон поморщилась. – Знаете, меня пытались сломать мужчины и покрепче вас – и все было напрасно!

Она потянулась за револьвером, но в этот миг Гэвин отбросил винтовку и перехватил другую ее руку. Еще миг – и, взяв в плен обе ее руки, прижал Элисон к ближайшему дереву и отчетливо проговорил:

– Нет, бонни, я хочу защитить вас от себя самой.

Ноздри ее раздулись, а глаза запылали словно у морской богини Ли-Бан, насылающей бурю.

– С чего вы так обо мне беспокоитесь? – поинтересовалась она, все еще стараясь вырваться. – Ведь стоит этой старушке Бесси меня лягнуть или поднять на рога – и ваши проблемы решены. Никто больше не будет стоять у вас на пути, никто не воспрепятствует вашим желаниям!

– Что ты знаешь о моих желаниях?

Гэвин чувствовал: с ним творится что-то непостижимое. Несмотря на дождь и промозглый холод вокруг, кровь у него в жилах словно обратилась в жидкий огонь. По каждому кровеносному сосуду, в каждую клеточку тела струилось раскаленное осознание того, что Элисон совсем рядом.

На лице ее отразилась неуверенность. Взгляд наконец оторвался от его глаз и метнулся ниже, к губам, а затем – к его белой рубашке, облепившей под дождем тело, словно вторая кожа.

– Я знаю, что вам нужен Эррадейл. И это все, что мне нужно зна…

В этот миг, ни о чем не думая и повинуясь какому-то непреодолимому порыву, Гэвин накрыл ее губы своими, заставив умолкнуть.

Впрочем, нет, он прекрасно понимал, что делает. Знал, что сейчас ее поцелует. Но он понимал и то, что совершает глупость. Однако это его не останавливало.

А насчет Эррадейла она была права. Гэвин хотел его больше всего на свете, но сейчас, в этот момент, он начал понимать, что хочет заполучить не только Эррадейл, но и все, что с ним связано. В том числе – и его нынешнюю хозяйку. Необыкновенную девушку, в которой не было ничего от его обычных любовниц – жеманных и втайне распутных светских дам. Не походила она и на неопытных девиц, чья наивная влюбленность порой его развлекала. О, эта девушка походила на ивовый прут – тоненький и легкий, – но при этом – гибкий, прочный, крепкий…

Однако же, едва прижавшись губами к ее губам – скорее для того, чтобы заставить ее замолчать, – он вдруг с ужасом обнаружил, что годы донжуанства прошли для него даром. Возбуждение, внезапное и острое, пронзило его с такой силой, что он, казалось, лишился и рассудка.

Нет, рассудок терять нельзя! Только не сейчас. Не с ней. Стоит расслабиться, и эта ведьма швырнет его сердце в высокую траву и подожжет – просто так, чтобы ему насолить. Он прекрасно это понимал, но ничего не мог с собой поделать, ибо мужское естество его в этот миг было тверже алмаза, а сам он – беспомощнее новорожденного телка.

Они стояли под дубом, с которого капал дождь, стояли мокрые насквозь и дрожащие, но не только от холода!

Тут Гэвин заметил, что Элисон крепко зажмурилась. «Будем надеяться, что не от отвращения», – сказал он себе. В дыхании ее чувствовалась сладость портвейна – и обещание дикой безыскусной страсти. Обещание, заставившее его замереть на несколько мгновений.

Быть младшим сыном Хеймиша Маккензи, братом Демона-горца, любить и терять так, как любил и терял он, – все это стало для него важнейшим уроком, и он прекрасно знал: страсть во всех ее видах для мужчины гибельна, ибо страсть пожирает. Страсть окрашивает мир в алые тона и скрывает в багряном тумане все, кроме предмета твоей одержимости. Страсть – это пламенное, ревнивое, жестокое безумие, которому не должно быть места в его жизни.

Лучше всего ничего не чувствовать. В совершенстве владеть собой. Управлять всеми своими желаниями, не позволяя им захватывать над тобой власть. Удовлетворять похоть – совсем другое дело, но страсть пусть уйдет из его жизни, а сердце пусть навеки останется холодным.