Ни у кого. Что, может, у самого близкого после Майки человека, у брата? Смешки!

Серые длинные глаза Алеся смеялись, все лицо смеялось.

— Братцы, поездим еще немного, — взмолился он.

— Смотри, — предупредил пан Адам. — Слишком хочешь жить.

— Не каркай, — возразил Мстислав Маевский. — Глупость это. Конечно, поездим.

...Франс еще издали увидел трех всадников, вырвавшихся из леса.

— Наконец, — выдохнул бледный Илья.

Всадник вдруг остановился, потом все трое начали приближать­ся поступью.

Наглые глаза Якубовича стали злобными.

— Черт знает что. Опоздать на сорок пять минут.

— Я ведь говорил: подождем, — равнодушно напомнил Франс. — Возможно, часы.

Якубович засмеялся.

— По-моему, они выторговывали лишние минуты жизни. — Хлопнул Франса по плечу. — Ну-ка, куража, мальчик.

— Правильно, что я тебя поддержал насчет ожидания, — сказал Илья Франсу.

Поздоровались.

— Так нельзя, господа, — возмутился, скалясь, Илья.

Мстислав показал часы.

— А ваши, пан Загорский?

— Забыл, — пожал плечами Алесь,

— Что ж, господа, — начал гусар, — вам остается только по­просить друг у друга прощения.

Франс, бледный, но спокойный, смотрел в сторону и молчал. Горькая морщинка лежала у него между бровями. Загорский ощу­щал, что любит в нем все... И вот грянет выстрел.

«Ах, как неладно, как неладно все получилось! Надо было пере­водить стрелки на час».

— Господа, я еще раз приглашаю вас помириться, — обратился Выбицкий.

— Я готов, — произнес Алесь.

Франс молчал. У него только слегка дрожал краешек рта. И тогда Алесь сам сделал попытку примирения. Его сейчас ничто не могло унизить.

— Франс, — продолжил он, улыбаясь, — ты знаешь, я не бо­юсь. Но зачем лить кровь? Ты не знаешь, но...

Илья прервал его:

— Господа, да что ж это? Это против правил, самим... Если обе стороны боятся, пусть так и скажут. Тогда мы займемся чем-нибудь более достойным... Плести веночки будем, что ли?

Франс не знал того, что знал Алесь и что делало чушью все слова и все условия на земле. Он испугался.

— Илья прав, — промолвил он.

Адесь покачал головою. Ах, какая все это чушь!

Нет, он не будет чинить зла этому человеку, который не зна­ет, что делает. Пусть, если первый выстрел выпадет ему, убивает. Если повезет ему, Алесю, он выстрелит в воздух и, несмотря ни на что, попросит у него прощения. Тогда никто не подумает, что он испугался.

Секунданты начали отмерять в стороне шаги. Низкое солнце освещало серый от росы заливной луг.

«Дурак, дурак, Франс. Зачем это тебе? Ну и стреляй, если ду­рак. Ты не видел, как целая вселенная была меньше одной твоей сестры. Ты еще ни в чьих глазах не видел звезд. Я сделаю так, что ты увидишь. Ведь в тебя, в брата ее, я стрелять не буду. Ты мой брат. Все люди — братья. Если убьешь — это лучше, чем убью я. Ведь если я убью — счастье все равно окончено. Ведь тогда я все равно не смогу гасить по очереди звездные миры: один за другим».

За несколько минут люди в черном испятнали своими шагами луг так, что он напоминал тигровую шкуру. Дымную тигровую шкуру с зелеными полосами.

На расстоянии в двадцать шагов друг от друга лежали брошен­ные черные плащи, словно это двое из тех черных уже лежали убитыми, отмечая барьер смерти. Действительно, как два трупа в черном. И именно на тех самых местах. Возле одного из них через несколько минут ляжет товарищ.

Секунданты подошли.

— Чьи пистолеты? — нагло улыбнулся Мишка.

— Полагаю, жребий, — вдруг разозлился Мстислав.

Он подумал, что если люди вяжутся ко всякому случаю, так все равно найдут возможность прицепиться. Предлагаешь свои — «ага, дороже, нашими брезгуете». Предлагаешь их — «за свои, па­рижские, боитесь». Он знал, что он несправедлив, и злился на это.

— Отчего же, давайте мои, — спокойно предложил Алесь.

— Идет, — поспешно согласился Франс.

— Пойдем к барьерам, — со вздохом показал Адам Выбицкии.

К испятнанному месту потянулись серой целиной еще следы.

Все стали близко возле Алеся.

— Жребий? — с нетерпением бросил Илья.

— Давайте, — поддержал его, скаля зубы, Якубович. — Чтобы не было споров, кто орел...

— Брось паясничать, — сказал сжав губы, Франс. — На вот тебе.

Он вытащил из кармана желтоватый кубик.

— Выбирайте, кто ниже трех.

Мстислав думал.

— Мы ниже трех. А что, там разве не шесть?

— Это для «Тумаша», — пояснил Выбицкий. — Одна грань пуста, теряешь два броска, а потом один, два, три, четыре, пять. Не­складно. Что с пустой гранью делаем?

— Перебрасываем, — уточнил Якубович. — Как и три.

Никто не подумал, что лучше было бы поставить разделом два и три. Почесали правой рукою левое ухо.

Алесь чувствовал, как все в нем звенит.

«Боже, сделай так, чтобы первый выстрел был мой. Я не хочу в него стрелять. И как плохо будет ему, если он, глупый, темный человек, убьет меня, а потом узнает».

Он сразу же понял, что просит не о том, и если бы кто прочел его мысли, презрение того человека к нему было бы неисчерпае­мо. И Алесь умолк, то бишь перестал думать.

Мстислав нашел в двух шагах вымоинку с голым, как бубен, дном. Все засели туда, свесив ноги. Издалека казалось, что люди выпивают.

Кубик покатился с руки Якубовича. Все склонились.

— Три, — показал Мишка.

— Дай я, — нетерпеливо взял кость Мстислав.

Он помахал рукою и резко бросил. Алесь смотрел не на кость, а на него и увидел, как друг побледнел.

— Пять, — сказал Ходанский.

Теперь побледнел Франс. Хотел было что-то сказать и умолк.

Они остановились возле барьера Алеся.

— Иди, — повелел Илья Франсу.

Франс пошел на свой барьер. Гусар и Ходанский договарива­лись о чем-то с Выбицким. Мстислав стал возле Алеся.

— Прости, братец, — промолвил он. — О, черт, прости!

— Ничего, — улыбнулся Алесь.

Алесь не смотрел в сторону Франса. Он смотрел вокруг.

Перед ним лежал дымно-серый луг, а за ним радужные радост­ные деревья. Низкое солнце стояло в стороне за спиной Алеся. От секундантов и от него, Алеся, лежали длинные тени на росной траве.

И вдруг Алесь увидел свою тень. Вокруг его головы сиял на траве сияющий искристый нимб, яркий ареол.

Он посмотрел — ареола не было ни у Ходанского, ни