таких лиц немедленно задерживать и поступать с ними круто вплоть до расстрела в случае сопротивления»[2277]. Два первых своих приказа издал министр юстиции Керенский. Один поручал его коллеге по ложе Нестору Котляревскому вывести все документы из Департамента полиции и доставить их в Академию наук. Другой создавал «тройки»: «Необходимо быстро устранить печальные недоразумения, возникающие в городе между солдатами, населением и рабочими. Для этого предлагаю всем мировым судьям немедленно, с получением сего, принять участие в образовании временных судов для разрешения этих недоразумений. Суд — в составе трех его членов: мирового судьи, представителя армии и представителя рабочих— заседает в помещении камеры мирового судьи»[2278]. Революционная законность набирала обороты.

Александр Бенуа отправился на далекую прогулку по городу. Результаты снижения цен были налицо. «У лавок длинные хвосты (раза в четыре длиннее, чем в начале зимы), но объясняют это тем, что получилась временная задержка в поставке продовольствия и в то же время выросла запасливость хозяек». Продовольственная ситуация начнет слегка улучшаться только во время НЭПа. «Дошли мы и до «Астории»… Гостиница по нижнему этажу заколочена, однако очень небрежно, и солдаты влезают в нее и вылезают, чуть отодвинув две доски. Местами видно внутренность ресторана; солдаты бродят в поисках, не найдется ли еще чем поживиться. Никакой охраны я здесь не заметил (вообще, милиция, о которой много разговоров, покамест скорее миф!). На значительном расстоянии от «Астории» пахнет вином и разбросана масса битых бутылок. Мебель свалена кучами»[2279]. Полковник Ходнев писал, что в тот день «кругом все кипело, все волновалось, и гибель Родины становилась все яснее и все ближе»[2280]. Зинаида Гиппиус зафиксировала, что творилось «что-то нелепое, неудержимое: солдаты то арестуют офицеров, то освобождают, очевидно, сами не знают, что нужно делать и чего они хотят. На улице отношение к офицерам явно враждебное»[2281].

Всего, как будет установлено по материалам Чрезвычайной следственной комиссии, в первые дни «бескровной» революции в столице было убито и ранено минимум 1315 человек, из них 53 офицера, 73 полицейских, 602 солдата и 587 гражданских лиц[2282]. Полагаю, цифры занижены.

Политическое содержание дня 2 марта в Таврическом дворце не менялось. Решались вопросы о том, поддержит ли Совет Временное правительство, а если да, то на каких условиях? И войдет ли в состав правительства Керенский?

После утреннего демарша Гучкова переговоры делегатов от Исполкома Совета с думским Временным комитетом продолжились. Из-за этого и из-за всеобщей усталости открытие очередного заседания Совета задерживалось. Большевики, не участвовавшие в переговорах из-за принципиального нежелания «торговаться с буржуазией», решили воспользоваться случаем и провести прямо за своим «явочным столом» заседание Бюро ЦК. Первым пунктом повестки дня стала организация большевистской печати. Шляпников, Молотов и Залуцкий постановили возобновить выпуск газеты «Правда», прерванный в 1914 году. «Для получения типографии постановили обратиться в Исполнительный Комитет. Все заботы по делу организации газеты, подыскиванию сотрудников и технических работников поручили В. Молотову, — вспоминал Шляпников. — Для заведывания хозяйством газеты решили пригласить К. М. Шведчикова».[2283] Пункт второй — позиция на заседании Совета, где должны были утверждаться вчерашние решения Исполкома об организации власти (8 пунктов). Постановили: попытаться их завалить, — всем выступать.

Заседание Совета рабочих и солдатских депутатов открылось часа в два дня. В зал протолкнуться было еще сложнее, чем в предыдущие дни — число его членов с правом решающего голоса перевалило уже за тысячу. Докладчиком от Исполкома о результатах переговоров с Временным комитетом выступал Юрий Стеклов. Более часа он доказывал невозможность принятия Советом на себя власти, вхождения его представителей в формирующееся Временное правительство и полезность принятия этим правительством пусть не восьми, то хотя бы шести-семи требований Исполкома. В выступлении Стеклова родилась популярная позднее формула «постольку, поскольку»: поддерживать правительство постольку, поскольку оно реализует революционную программу в интересах трудящихся[2284].

Стеклов в своем докладе подтвердил, что Исполком рассматривал вопрос об участии представителей «демократии» во Временном правительстве и решил его отрицательно: незачем связывать себе руки и принимать непосредственную ответственность за политику будущего правительства. Исполком был озабочен лишь тем, чтобы в кабинете не оказалось одиозных деятелей. Другого мнения придерживался Керенский, который не мыслил себя вне правительства.

Утром, когда он пришел домой и пролежал два-три часа в полубессознательном состоянии, «вдруг, словно вспышка молнии, в мозгу пронеслось решение проблемы. Надо немедленно сообщить по телефону о согласии принять пост в правительстве, а уж потом отстаивать это решение на общем заседании Совета. И пусть Исполнительный комитет и члены Совета обсуждают эти шаг»[2285]. Так он и поступил.

Едва Стеклов завершил под бурные аплодисменты свое выступление, как в зале появился Керенский и стал пропихиваться в президиум. Не преуспев в этом, он вскарабкался на ближайший стул и мистическим полушепотом заговорил. Бледный, как снег, он вырывал из себя короткие, отрывистые фразы, перемежая их длинными паузами.

«— Доверяете ли вы мне? — спрашивал Керенский.

— Доверяем, — раздавалось в ответ.

— Я говорю, товарищи, от всей глубины сердца, я готов умереть, если это будет нужно, — воскликнул Керенский и продолжал. — Ввиду организации нового правительства я должен был дать немедленно, не дожидаясь вашей формальной санкции, ответ на сделанное мне предложение занять пост министра юстиции. Товарищи, в моих руках находились представители старой власти, и я не решился выпустить их из своих рук!»[2286]. Речь, произнесенная с непривычным для впечатлительной аудитории мелодраматическим эффектом, дала ожидавшийся результат. Собрание, только что приветствовавшее доводы Стеклова о неучастии советских лидеров в правительстве, устроило Керенскому оглушительную овацию, выразив ему полное доверие, согласившись на его вхождение в правительство и подтвердив его полномочия в качестве товарища председателя Совета.

Керенский покинул зал заседания Совета и больше в нем почти не появлялся. При этом известно, что именно 2 марта на его квартире произошло первое после начала революции заседание Верховного совета «Великого Востока народов России»[2287].

Зал утих, начались прения, которых большинство Исполкома Совета ожидало с трепетом, опасаясь атаки слева. Суханов подтверждал, что выступления большевиков «легко могли быть подкреплены уличными методами борьбы — в случае твердости позиции и достаточной энергии большевистских и левоэсеровских групп. Побороть это движение, если бы оно началось, «внутренними» средствами, силой влияния или убеждения было бы до крайности трудно, если вообще возможно»[2288]. Атака большевиков не заставила себя ждать.

Молотов обвинил руководство Совета в сделке с буржуазией и полном отсутствии в изложенных думцам требованиях таких главных для рабочего класса и крестьянства положений, как установление республики, прекращение войны, решение земельного вопроса. «Временное правительство не революционно. Гучков, фабриканты, Родзянко,