litbaza книги онлайнРазная литератураКрушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 256 257 258 259 260 261 262 263 264 ... 342
Перейти на страницу:
Старик был страшно подавлен и сказал:

— Никогда не ожидал, что доживу до такого ужасного конца. Вот что бывает, когда переживешь самого себя»[2261]. Фредерикс уже знал, что его дом сожгли, а престарелую больную супругу оттуда только чудом успели вынести.

Сам Фредерикс в конце своей жизни иначе описывал происшедшее графине Клейнмихель: «Он рассказывал, что Государь колебался и противился и что подпись под отречением была у него вырвана грубым обращением с ним генерала Рузского, схватившего его за руку и, держа свою руку на манифесте об отречении, грубо ему повторявшего: «Подпишите, подпишите же. Разве вы не видите, что Вам ничего другого не остается делать. Если Вы не подпишете — я не отвечаю за Вашу жизнь». «Я попробовал вмешаться, — рассказывал Фредерикс, — но Рузский мне нагло заметил: я не с Вами разговариваю. Вам больше нет здесь места, царь должен был бы давно окружить себя русскими людьми, а не остзейскими баронами». Государь был подавлен и смущенно смотрел вокруг…»[2262]. О беспардонности поведения Рузского Николай II сам пожалуется графу Бенкендорфу, когда 22 марта с ним увидится: «Его Величество особенно жаловался на почти грубую настойчивость, с которой ген. Рузский разговаривал с ним в Пскове. С тех пор Император мог понять, что доводы генерала были чистой выдумкой. В течение нескольких часов подряд Рузский оказывал давление на Его Величество, не оставляя ему ни одной минуты на размышление». Бенкендорф, отталкиваясь от беседы с экс-императором, считал «роль командующих в отречении неслыханным в истории предательством»[2263].

Николай II вошел в салон, неся написанные им две телеграммы. Одна была адресована председателю Государственной думы: «Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения родной матушки-России. Посему я готов отречься от престола в пользу моего сына, с тем, чтобы он оставался при мне до совершеннолетия при регентстве брата моего великого князя Михаила Александровича». Вторую Николай полагал направить в Ставку начштаверху: «Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России я готов отречься от престола в пользу моего сына. Прошу всех служить ему верно и нелицемерно»[2264]. Последние два слова были явной пощечиной Алексееву.

Николай протянул телеграммы Рузскому. Тот молча их забрал и отправился с генералами в свой поезд. Фредерикс же пошел в соседний вагон, где известий с нетерпением ждали офицеры и генералы свиты.

«Во время приема Государем графа Фредерикса, — вспоминал Воейков, — лица государственной свиты собрались в моем купе свитского вагона и высказывали крайнее опасение за то влияние, которое может Рузский оказать на Государя своими докладами с глазу на глаз. Общее о нем мнение было самое отрицательное, и большинство присутствовавших высказывалось в том смысле, что совершенно недопустимо принятия Его Величеством какого бы то ни было решения на основании докладов «лисы» (как звали Рузского)»[2265].

Фредерикс остановился в коридоре у дверей купе и, как записал Мордвинов, «почти обыкновенным голосом по-французски сказал:

— Savez vous, l’Empereur a abdique.

Слова эти заставили нас всех вскочить… Я лично мог предположить все что угодно, но отречение от престола столь внезапное, ничем пока не вызванное, не задуманное только, а уже исполненное, показалось столь кричащей несообразностью, что в словах преклонного старика Фредерикса в первое мгновение почудилось или старческое слабоумие, или явная путаница.

— Как, когда, что такое, да почему? — послышались возбужденные вопросы.

Граф Фредерикс на всю эту бурю восклицаний, пожимая сам недоуменно плечами, ответил только:

— Государь получил телеграммы от главнокомандующих… И сказал, что раз войска этого хотят, то не хочет никому мешать.

— Какие войска хотят? Что такое? Ну а вы что же, граф, что вы-то ответили Его Величеству на это?

Опять безнадежное пожимание плечами:

— Что я мог изменить. Государь сказал, что он решил это уже раньше и долго об этом думал.

— Не может этого быть, ведь у нас война! Отречься так внезапно, здесь в вагоне, и перед кем и отчего, да верно ли это, нет ли тут какого-либо недоразумения, граф? — посыпались снова возбужденные возражения со всех сторон, смешанные и у меня с надеждой на путаницу и на возможность еще отсрочить только что принятое решение»[2266]. Но Фредерикс рассказал и о беседе с генералами, и о переданных Рузскому телеграммах. Свита уже была в курсе предполагавшегося вояжа в Псков Гучкова и Шульгина, и возникла мысль попытаться хотя бы до их приезда задержать отправление телеграмм царя Родзянко и Алексееву. К Николаю направился Воейков.

«Я побежал в вагон Государя, без доклада вошел в его отделение и спросил:

— Неужели верно то, что говорит граф, что Ваше Величество подписали отречение? И где оно?

На это Государь ответил мне, передавая лежавшую у него на столе пачку телеграмм:

— Что мне оставалось делать, когда все мне изменили? Первый Ни-колаша… Читайте.

Я понял, что Государь был очень взволнован, раз он в разговоре со мной так назвал великого князя Николая Николаевича. На мой вторичный вопрос: «Где же отречение?» — Государь сказал, что отдал его Рузскому для отправки Алексееву, на что я доложил Государю, что, на мой взгляд, никакое окончательное решение принято быть не может, пока он не выслушает находившихся в пути Гучкова и Шульгина. Государь согласился потребовать свое отречение обратно у Рузского»[2267]. Николай уже знал, что с Воейковым Рузский разговаривать не будет, поэтому распорядился, чтобы к главкому пошел Нарышкин.

Мордвинов подчеркивал, что лица свиты напутствовали «Нарышкина, которому было поручено отобрать телеграммы, чтобы он ни на какие доводы Рузского не соглашался и, если бы телеграммы начали уже передавать, то снял бы их немедленно с аппарата.

Нарышкин отправился и скоро вернулся с пустыми руками. Он сообщил, что одну телеграмму, Родзянке, хотя и начали уже отправлять, но начальник телеграфа обещал попытаться ее задержать, а другую — в Ставку — не отправлять, но что Рузский их ему все же не отдал и сам пошел к Государю, чтобы испросить разрешение удержать эти телеграммы у себя, и обещал их не отправлять до приезда Гучкова и Шульгина. Уходя от Его Величества, Рузский сказал скороходам, чтобы прибывающих депутатов направили предварительно к нему, а затем уже допустили их до приема Государем. Это обстоятельство взволновало нас необычайно; в желании Рузского настоять на отречении и не выпускать это дело из своих рук не было уже сомнений»[2268]. Вариант Рузского, которым он поделится с великим князем Андреем Владимировичем в июне 1917 года, звучал иначе: «Не прошло и 1/2 часа после моего ухода, как ко мне пришел

1 ... 256 257 258 259 260 261 262 263 264 ... 342
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?