года во всем СССР было 12 тыс. автомашин и, с этими показателями Советский Союз находился на 40-м месте в мире. На первом месте располагались США, обладая 23 млн 431 тыс. автомобилей, что составляло 85% всего автопарка планеты. Во всей Европе имелось 3 млн 103 тыс. автомобилей, или 11% от их мирового количества. На все остальные страны мира оставалось 4% автомобилей, из них в Китае автомобилей было 15 тыс., а в Индии (в то время колонии Англии) — 100 тыс. При этом сама Англия имела 984 тыс. автомашин, Франция — 901 тыс., Швеция — 99 тыс., Голландия — 65 тыс., бывшие колонии России: Финляндия — 18 тыс., Польша — 16 тыс., даже Румыния — 14 тыс., а занимающий одну шестую часть суши СССР со 150 млн граждан имел лишь 12 тыс. автомобилей! Из них своих собственных советских машин производилось ежегодно фактически полукустарным способом 600–700 штук.

[3] «ТРАМ» — театр рабочей молодёжи.

[4] «Союз безбожников» был создан в апреле 1925 года. На Съезде в 1929 году, организация была переименована в «Союз воинствующих безбожников». Тогда же произошло оформление детского безбожного движения в организацию «Юных воинствующих безбожников» (ЮВБ СССР).

Глава 36

Выпускная вечеря

Спектакль «Большая перемена» в Ульяновском Дворце Культуры прошёл «на ура» — зрители себе все ладоши отбили, вызывая «на бис» артистов. Режиссёр Ульяновского «ТРАМа» Певницкий Аристарх Христофорович — насквозь промочил мне всю «жилетку», а апосля приняв «на грудь» — неоднократно проклял за то, что я зарыл в землю свой талант великого сценариста и, даже неоднократно порывался драться.

После спектакля — праздничный ужин и, танцы-шманцы-зажиманцы под новый хит сезона — «Школьный вальс» от Юрия Шатунова:

'Когда уйдем со школьного двора

Под звуки нестареющего вальса

Учитель нас проводит до угла

И вновь — назад, и вновь ему с утра

Встречай, учи и снова расставайся

Когда уйдем со школьного двора

Для нас всегда открыта в школе дверь

Прощаться с ней — не надо торопиться!

Ну как забыть звонче звонка капель

И девочку, которой нес портфель?

Пускай потом ничто не повторится

Для нас всегда открыта в школе дверь

Пройди по тихим школьным этажам

Здесь прожито и понято немало!

Был голос робок, мел в руке дрожал

Но ты домой с победою бежал!

И если вдруг удача запропала

Пройди по тихим школьным этажам

Спасибо, что конца урокам нет

Хотя и ждешь с надеждой перемены

Но жизнь — она особенный предмет:

Задаст вопросы новые в ответ

Но ты найди решенье непременно!

Спасибо, что конца урокам нет!'.

Я смотрел на выпускников 1925 года, Ульяновской трудовой школы второй ступени и, меня как воздушный шарик распирала гордость.

После Революции, многие старые и опытные педагоги были изгнаны за свою якобы «неблагонадёжность», получив «запрет на профессию», а в учебных заведениях воцарили вольные нравы и модные учебные методики. В результате в двадцатые годы, из «двухступенчатых» советских школ, соответствующих прежним средним учебным заведениям (гимназиям и реальным училищам) — выходили совершенно необразованные и неподготовленные к взрослой жизни молодые люди. За редким исключением, выпускники не умели писать грамотно по-русски, не умели правильно выражать свои мысли ни словесно, ни письменно. Про математику и другие точные науки, вообще молчу… Поэтому первые курсы в ВУЗах — превратились по сути в школьные классы, а следовательно и высшее образование — не отвечало своему названию, от слова «никак».

Это поколение, можно смело считать потерянным!

Но мне в содружестве с Нилом Николаевичем Кулагиным — бывшим помещиком, а ныне директором школы, при поддержке «прикормленной» местной власти — удалось сохранить в Ульяновске костяк преподавательского состава и даже увеличить его за счёт нанимаемых учителей со стороны.

И этот островок знаний в безбрежном океане тупости и невежества, эти тридцать с небольшим юношей и девушек (городок то маленький!) — вполне соответствуют своими знаниями и навыками, свидетельству об среднем образовании[1].

Это ли не повод для гордости⁈

И одновременно грызла душу грусть-тоска: всё мною созданное, все мои далеко идущие планы — рушатся прямо на глазах!

Меня рано или поздно «уйдут» и, следующие выпускники — неизбежно скатятся до среднестатистического советского уровня.

* * *

Молодёжь, как ей и положено по возрасту, ни о чём не подозревает — веселится и, ни о чём не печалится.

Гуляй, пока молодой!

Я же, впав в чёрную меланхолию — чисто «по-англицки» не прощаясь, незаметно свалил домой — где за столом…

— Твою ж мать!

За обеденным столом, рядом с Отцом Фёдором сидит и пьёт чай из блюдечка вприкуску…

Василий Васильевич Путин!

— Глазам своим не верю! ВВП, это ты?

— Да, это я — здравствуй, Серафим.

Мрачный, как облако ядерного взрыва — но это он.

Обнимаю его за плечи:

— Здорова, дружище!

С момента нашей с ним встречи, он казалось постарел лет на пятнадцать и, ещё больше стал мне напоминать своего небезызвестного однофамильца. Особенно — своей лысеющей головой.

Присаживаюсь рядом, и:

— Ну что, Вася? Давай грустить вместе? Ты, вообще — надолго к нам?

Вздыхает, идущим на крест:

— Скорее всего навсегда.

Удивлённо приподнимаю брови:

— А что так? Неужели в Ленинграде жизнь плоха?

Удивлён:

— А с чего ты взял, что я был в Ленинграде? Я вернулся из Москвы.

— Вот, как? Полная неожиданность… И в какой-такой организации и чем конкретно, ты работал-занимался в Москве, Вася? Если не секрет, конечно.

Разводит руками и, с виноватыми глазами:

— Вот именно, что секрет, Серафим! Поэтому извини, но ничего я тебе рассказать не могу — подписку о неразглашении давал.

Так, так, так… И что это может быть?

В принципе, в Москве — секретов до самого «хрена» и даже чуть больше. Но секрет — связанный именно с радиоделом, для чего могут пригодиться стержневые радиолампы?

Напряг память, но ничего не смог вспомнить. В «послезнании» тоже рыться без толку, ещё в тот раз, когда «пропал» ВВП я там всё основательно перелопатил-прошерстил.

Ладно, захочет — сам расскажет. А не захочет — ну и не надо[2].

— «Меньше знаешь — крепче спишь», согласен… Ну, а что сюда вернулся? В отпуск, что ли?

— С руководством не поладил, уволился… А ехать кроме как к тебе, мне некуда.

Вася, при всех своих явных достоинствах — кроме несколько гипертрофированного тщеславия, имеет заострённое чувство самолюбия и обидчиво-неуживчивый характер.

Поэтому, не удивлён.

Тот, с тревожным ожиданием:

—