на территорию Афганистана, он развернул кипучую деятельность с целью подчинения себе племен на территории вдоль магистральной дороги от городка Спинбульдак у границы с Пакистаном (откуда был родом сам Муслим) до центра провинции Кандагар. Разумеется, это не только не стабилизировало обстановку, а, наоборот, еще больше ее раскачало. Народ стал возмущаться, и если племя, из которого он происходил и где в настоящее время пребывает его род, признало Муслима своим предводителем, то другие и слышать об этом не хотели. Племя Муслима располагалось южнее магистрали, а основные его противники – севернее ее. Исторически сложилось так, что сама дорога проходила по нейтральной зоне. А Муслим хотел «сесть» на нее и тем самым контролировать всю торговлю с Пакистаном, которая шла на этом направлении. А торговля здесь была, несмотря на войну, интенсивной, и доход от контроля мог быть приличный. Узнав о раскольнической агрессивной деятельности новоиспеченного генерала, я вынужден был дать информацию Наджибулле для принятия мер. Как потом мне сообщили, последний беседовал с Муслимом несколько раз, но в деликатной форме, призывая к благоразумию и действиям, способствующим стабилизации и «политике национального примирения». Однако тот хоть и клялся, что именно этому он и будет служить, но на самом деле продолжал свою линию. Видя такую картину, я через наших разведчиков вызвал его к себе в Кандагар (у нас к 1987 году фактически во всех основных провинциальных городах или местах расположения штабов дивизий и бригад были небольшие дома – резиденции Оперативной группы Министерства обороны СССР. Как правило, располагались они обособленно). Генерал прибыл в назначенное время и, оставив свою охрану на трех джипах в километре от резиденции, ко мне явился один и доложил по-военному. Мы начали с ним, по обычаю, чаевничать и одновременно обсуждать деловые вопросы. Наш диалог не переходил в спор, а тем более в пререкания. Мы мирно беседовали, высказывали друг другу свои оценки сложившейся ситуации и вытекающие из этого задачи. Они у нас совпадали, разговор шел с взаимным пониманием. Я его начал, правда, издалека, затронув даже войны афганского народа против англичан. Постепенно дошли и до пребывания советских войск в Афганистане, их целей и задач. Подробно поговорили о силах, разжигающих гражданскую войну в ДРА, кто и что является первоисточником боевых столкновений, какие цели и задачи у оппозиции. Естественно, очень подробно разобрали продвижение «политики национального примирения», кто и какой вклад делает в это важное дело. Наконец, я детально проанализировал его, Муслима, действия, направленные на порабощение других племен, заметив при этом, что никогда ни один афганец не будет рабом, а племя в целом – тем более! «И это, – добавил я, – вы должны знать лучше меня». Он согласился со всеми моими доводами и предложениями. Вроде понял и свои ошибки и уже дал слово, что поправит обстановку и установит перемирие со всеми соседями. Довольные друг другом, мы поднялись и начали прощаться. Я был рад, что не пропало зря 5 (пять!) часов непрерывной беседы. Как вдруг уже у двери он говорит мне: – И все-таки прежде, чем налаживать нормальные отношения с моим главным соседом, я должен сначала отстрелять у них всех мулл… – То есть как – отстрелять?! – опешил я. – А вот так: пах, пах, пах! Я сам это сделаю. Возьму снайперскую винтовку и отстреляю. Их всего двадцать человек. Всего лишь двадцать! Как только их не станет – все племя повернется ко мне лицом, вот увидите. И тогда все пойдет как по маслу. «Политика национального примирения» будет действовать. Но пока будет препятствие в лице мулл – мы ничего не сделаем.

Я смотрел на моего собеседника и не верил своим ушам (он неплохо говорил по-русски, все-таки учился в нашей военной академии). Какое коварство и какая наглость! И при этом – исключительно любезный тон и вежливая улыбка.

Я сказал ему, что я против таких его действий. Мы распрощались. В этот же день я позвонил по закрытой военной связи в Кабул. Переговорив с начальником штаба нашей Оперативной группы генерал-лейтенантом В.А. Богдановым, передал ему содержание моей встречи с Муслимом и попросил обо всем сообщить Наджибулле, В.П. Поляничко и послу П.П. Можаеву.

Вскоре Муслим совершенно распоясался и, захватив в Кандагаре несколько хороших двухэтажных домов для своей шайки, стал открыто вести бандитский образ жизни – грабил жителей, торговцев, пьянствовал и распутствовал. Я вынужден был попросить командира армейского корпуса вызвать к себе в штаб ближайшего заместителя Муслима, которому объявил: «Если все вы вместе с Муслимом через два дня не покинете Кандагар и не отправитесь в Кабул, я лично всех перестреляю как бешеных собак! Повторяю: даю ровно два дня! Всё!»

В этот день они еще балагурили, а утром следующего дня, когда мы выкатили одну «Шилку» (боевая машина со счетверенной установкой автоматических пушек) и несколько БМП (тоже с автоматическими пушками) и дали залповые очереди поверх крыш домов, где обитала шайка Муслима, все утихло. А еще через сутки их вообще здесь не стало – они отправились в Кабул.

Так что не со всеми, кто переходил на сторону правительственных войск, все обстояло гладко.

Оппозиция, очнувшись от шока, который все-таки поразил ее в первые дни объявления «политики национального примирения», вновь начала с еще большим остервенением нападать на различные объекты (советские и афганские правительственные) и колонны. Но эта волна в результате наших ответных мер вскоре погасла – по ряду банд мы сосредоточили такие авиационные и артиллерийские удары, какие им не снились даже в самом страшном сне. Таким образом, примирение примирением, но защита жизней людей должна стоять на первом плане. И если кто-то на эту жизнь посягает – надо давать сокрушительный отпор. Что мы и делали.

В то же время принципиальная линия – первыми не нападать – проводилась строго. И если какая-то банда прекращала свои налеты, агрессивности не проявляла и даже посылала своих визитеров, то к ней относились весьма лояльно. В итоге эта позиция во многих случаях привела к переходу ряда банд на сторону правительства или к заключению договорных условий, обеспечивающих мир и невмешательство.

На наш взгляд, хотя «политика национального примирения» так и не достигла конечной цели, но ее объявление и усилия Наджибуллы всячески провести ее в жизнь принесли афганскому народу немало пользы. Стремление повесить на эту политику ярлыки типа – «уловка НДПА», «пустая затея Наджибуллы», «мыльный пузырь» и т. п. – объяснимы: оппозиция и личные враги Наджибуллы внутри НДПА всячески старались опорочить эту политику.

Но она не была пустоцветом. Наоборот, пускала корни. И как оппозиция