отлеживается в изоляторе. Если через пару дней легче не станет, то вызовем родителей и отправим в город долечиваться.

В город? Не-не, стоямба…

— В город не надо! — тут же высказываю протест я, сжав руку в кулак. Она начинает дрожать.

Да и побелевшие лица друзей тоже явно не выражают согласия.

— К сожалению, не тебе решать, — Виола с острым, словно нож, взглядом, наклоняется в мою сторону. И тут же, смягчившись, понимающе улыбнулась. — Хотя, я догадываюсь, почему не хочешь. И что тебя тут держит. Точнее, кто.

Алиса стремительно опускает взгляд в пол. Будто Лена вселилась, честное слово.

— Вы все правильно поняли, — подтвердил я.

— Тогда сделаю все от меня зависящее, — подмигнула медсестра. — Давай, пей таблетки и ложись. А вы, пионеры, давайте-ка по домам. А то время уже.

— Ну, главное, что Максон жить будет, — улыбается Дэнчик. — А мне и вправду пора, а то еще к Славке заскочить надо.

— Виолетта Церновна… — неуверенно начала Алиса.

— Просто Виола, — добродушно поправила ее та.

— Виола, а можно я немного с Максом посижу? Минут десять хотя бы…

Меня охватила странная смесь возбуждения и нервозности. Вот он — момент настоящей истины, а не навязанный моими комплексами. То, что действительно должно было случиться сегодняшним днем, если бы не моя беспросветная тупость и страх…

— Не, десять нельзя, — покачала головой та.

Блин… А на что я, собственно, рассчитывал? Размечтался, что называется, ага.

— А вот двадцать — в самый раз, — выдержав паузу, закончила медсестра, не без удовольствия разглядывая наши с Алисой вмиг потускневшие физиономии. — Только не шалите, там койка… Скрипит, скажем так.

— Хы-ы, облом, — глумливо заржавший Дэнчик, прежде чем мы с Алисой вышли бы из ступора, резво подскочил к выходу. — Выздоравливай, Максон! Утром тебе завтрак принесу, с ложечки покормлю.

— И что б я без тебя делал? — язвительно отозвался я.

Махнув еще раз всем на прощание, Дэнчик открыл входную дверь и, поежившись, вынырнул под дождь.

— Что ж, проходите в изолятор, не буду вам мешать, — хитро заулыбалась Виола. — Таблетки только не забудь. Вода, чем запить, там найдешь. Пионерка, ты тоже таблеточку выпей, на всякий случай. Эх, — тут она мечтательно закатила глаза. — Двое молодых людей. Одни, в уединенном помещении… Вечер перестает быть томным.

Я громко кашляю в кулак. Не издать хоть какой-нибудь звук не шибко-то представлялось возможным. А Виола как ни в чем не бывало берет ручку и принимается писать отчет. Ее руки с блестящими ногтями и зеленоватыми прожилками вен почему-то действуют гипнотически. Прогнав наваждение, я позволяю Алисе помочь мне подняться, и она доводит меня до изолятора.

Сам он оказался довольно уютной комнатушкой, со всеми необходимыми минимальными удобствам, будь то тумбочка или стол для приема пищи. А вот окна казались какими-то непомерно большими. Хорошо, что хоть занавески были. А то как в аквариуме каком-то.

Закинув в себя ибупрофен, сажусь на кровать. Помедлив, Алиса пристроилась рядом. Чуть сгорбилась, застыв в позе, которая была зеркальным отражением моей собственной.

— Значит, я твоя девушка, правильно? — ее голос прозвучал по-деловому, как будто она понятия не имела, что со мной делать дальше.

А я как-то мгновенно стушевался.

— Нуу… — мямлю. — Я же должен что-то… То есть… Ты же не против? Я, конечно, не то, чтобы заслуживал хорошего отношения теперь с твоей стороны, но…

— Закрыли тему, — насупилась девушка. — Давай заново?

— Заново? — оживился я. — Тогда… Ты мне… Тымненравишься…

— Что? — тихо переспросила Алиса.

— Нравишься, говорю, — повторил я.

— Что ж… Ты мне тоже, — я чувствовал ее бедро, прижатое к моему, ее плечо, соприкасающееся с моим, как ее сандалия оказалась чуть поверх моей.

— Не врешь? — поддразнил я.

— Нет, не вру! — вскидывается. Ее глаза бегают она повышает голос и торопливо, словно желая поправить саму себя, продолжает. — Может быть, ты мне уже давно не безразличен, но я этого не понимала, потому что ты меня бесил!

— Так может мы… — я запнулся. Все это сейчас казалось сном. Будто если я сейчас скажу то, что собираюсь, то меня сразу же выкинет назад. Но я больше не намерен бояться. — Может нам стать парой?

Алиса негромко прыснула. Это было ужасно мило и совершенно не вязалось с ее повседневным образом хулиганки.

— Может и стоит, — произнесла задумчиво.

— Здорово! — сказал я чуть громче, чем хотел, за что тут же поплатился болью в ребрах. По инерции прижимаю руки к груди, прикрывая ноющие костяшки.

— Все в порядке? — нервно и немного растерянно спрашивает Алиса.

— Да… — шепчу, клацнув зубами. — Жить буду.

Алиса осторожно, но довольно крепко обняла меня за плечи. Я почувствовал, как ее дыхание опалило мое ухо. И как она прошептала:

— Цавед танем.

— Что? — переспросил я.

— Деда как-то рассказывал, поймал пулю на войне. Рассказывал про дикую пульсирующую боль, толчками вытекающую из него кровь, отсутствие в полевом лагере хоть каких-то мало-мальски обезболивающих. А еще красивую медсестру-армянку, которая держала его за руку и говорила без остановки эту фразу. Это значит «Я заберу твою боль».

Как всегда от таких рассказов меня охватил приступ щемящей тоски. Слишком остро я реагирую на тему вообще какой-либо войны. Как-то даже странно, в мирное время ведь живем, двадцать первый год заканчивается, казалось бы, какая война, о чем вы… Я ведь так-то и понятия не должен иметь, что это такое. Но вот почему-то реагирую.

— Не надо, — я перехватываю ладонь Алисы. — Забирая что-то, ты это какое-то время держишь у себя. А я не хочу, чтобы тебе было когда-нибудь больно. Тем более из-за меня.

Повисло долгое молчание, наполненное тысячей невысказанных слов. Я чувствовал напряжение девушки, мурашками разбегавшееся по коже, почти слышал, как часто-часто колотится у нее сердце. Так просто было преодолеть те несколько дюймов, что отделяли мои губы от ее губ. Мне показалось, что я улавливаю в ее сердцебиении призыв: «Ну давай же, поцелуй меня».

И я ему поддаюсь. И на сей раз поцелуй был совсем иным, ни в какое сравнение не шедший с тем, у столовой. Я бы вечность мог ждать этого поцелуя, чтобы ощутить сейчас, как ее губы оживают под моими, наполненные желанием. Ее пальцы пробежали по моим волосам, сомкнулись у меня на шее, такие живые и прохладные на моей разгоряченной коже.

А потом я открыл глаза, и остались лишь Алиса и я, и ничего больше. Она, плотно сжимающая губы, словно пыталась сохранить мой поцелуй внутри, и я, силящийся удержать этот миг, как будто он был хрупким новорожденным щенком в моих руках.

Бывают такие дни, похожие на витражные окна, когда сотни маленьких кусочков, различающихся