Но на Британских островах римский мир возрождался более выверенными и прагматичными методами. До восхождения на трон Георга III прекрасные античные площади Лондона и палладианские загородные дома аристократии в известной мере, бесспорно, повторяли образчики времен Римской Британии. В его же эпоху, хотя общественные бани и центральное отопление еще предстояло ввести, началось воссоздание главной гордости Рима, больше прочего послужившей к установлению порядка в варварском мире, – системы дорог.

Было время, когда римские дороги исчерчивали остров подобием железной решетки. Затем, заросшие и заброшенные, они были преданы забвению. На протяжении долгих темных веков до просвещенных Стюартов и первых представителей Ганноверской династии английские дороги мало чем отличались от доисторических трактов и разбитых саксонских грунтовок. Что касалось старой кентской дороги от Дувра и Кентербери, которой только что проехал молодой Юджин Пенни, то ею продолжали пользоваться, но щебеночное покрытие было так глубоко похоронено под наносами, что даже она казалась не более чем проселочной.

Все это изменилось. Магистрали конца XVIII века принадлежали частным лицам и акционерным компаниям, зарабатывавшим на них, и это привело к такому росту, что не прошло и поколения, как дороги покрыли бо́льшую часть страны. Иногда они повторяли прямую римскую трассу, чаще – извилистую саксонскую тропу. Покрытие не имело ничего общего с продуманными античными аналогами, но было достаточно ровным и прочным для быстрой и беспрепятственной езды. Те поездки, что ранее занимали день или два, теперь укладывались в часы. Предприниматели, обзаведшиеся парками скоростных карет, стремительно развозили по отдаленнейшим уголкам страны и почту, и публику с лондонских постоялых дворов. Разросшаяся столица вдруг стала доступной для всякого города в королевстве. То было поистине восстановлением Рима вкупе с началом современной эпохи.

И все-таки перспектива, открывшаяся взору молодого Юджина, была совершенно не тем, чего он ждал.

В правление Георга III Лондон продолжал расти, но в основном к северу от Темзы. На южном берегу увеличился Саутуарк, но скромно. К западу от него, хотя вдоль дорог на Вестминстерский мост выстроились дома, находился огромный район Ламбет, который был все еще занят фруктовыми садами, огородами и полями с немногочисленными и разрозненными складами лесоматериалов на берегу. А дальше, вверх по реке, сохранились старые селения Баттерси и Клэпхем, в которых появилось несколько красивых особняков и садов, принадлежавших преуспевающим торговцам и джентльменам. Ниже Саутуарка находились прибрежные районы Бермондси и Ротерхит, изуродованные акрами кирпичных развалин. Но даже те грозили в скором времени отступить под натиском болот. Еще ниже по течению виднелось почти не изменившееся местечко Гринвич с его огромными белыми дворцами.

А за рекой город огромный, как Левиафан, протянулся на север, запад, восток. Во всяком случае, так слышал Юджин, потому что сейчас он столкнулся с проблемой, которого не ведали ни Стюарты, ни Тюдоры, ни даже римляне. Город был невидим.

– Это лондонский туман, сэр, – пояснил кучер.

Город накрыла темно-серая пелена. Желтоватые края побудили Юджина вообразить огромное грязевое облако, выползавшее наружу, – и да, оно явилось навстречу, как только они съехали по старой кентской дороге. К моменту, когда они очутились в районе Саутуарк, небо было темным, а здания расплывались в маслянистой, зеленоватой дымке, слабо подсвеченной оранжевыми огнями. На Хай-стрит карета замедлила ход, к этому моменту Юджин не различал даже лошадиных голов. Когда же они свернули во двор гостиницы «Джордж», юноша понял: он вступил во врата самой преисподней.

Вынырнув из тумана, лодка с негромким скрежетом ткнулась в грязь под лестницей на северном берегу реки. Один из мужчин выбрался на берег и обернулся, намереваясь проститься с другим, оставшимся в лодке. Тот сидел, держа узловатые руки на веслах; странная высокая шляпа была надвинута низко на лоб.

– Удачи, Сайлас, – мягко произнес первый.

Второй ответил не сразу, а когда заговорил, его голос оказался глубок, как река, и густ, как укрывший ее туман.

– Как ты его назовешь?

– Ребенка-то? Люси.

Имя выбрала жена. Ему оно не нравилось.

– Значит, Уилл, со мной ты не хочешь?

– Нет, не по душе мне твое занятие.

– А денежек все нет?

– Я знаю.

Сайлас сплюнул себе под ноги и стал отчаливать.

– Ну и останешься на бобах, – буркнул он.

Мигом позже его старую грязную лодку поглотил туман.

«Лишь бы не там, куда ты сам угодишь», – подумал Уильям Доггет, направляясь домой.

Отец дал Пенни четкое указание: по прибытии в Лондон сразу идти к Джереми Флемингу, его крестному. Но Юджин рассудил, что в таком тумане он может заблудиться, и решил переночевать в гостинице. Настроен он был довольно бодро и сказал себе, что это неудобство просто отложит начало новой жизни на несколько часов.

Чего он не знал, так это того, что окутавший Лондон туман и был неотъемлемой частью этой вожделенной жизни. Англия, возвращавшаяся к стандартам римского прошлого, одновременно поторопилась с великим расцветом, названием которому была промышленная революция.

Нередко считают, что британская промышленная революция олицетворялась огромными фабриками с ордами угнетенных – и да, на севере и в центральных районах действительно существовали литейные цеха, паровые хлопкопрядильные фабрики и угольные шахты, где отправляли под землю детей. Однако на самом деле промышленную революцию возглавила традиционная английская торговля шерстью и выпуск дешевых хлопчатобумажных изделий. Механизированное прядильно-ткацкое производство распространилось широко, но занимались им преимущественно мелкие фабриканты, наладившие потогонную систему труда. И все они работали на угле, так что количество дыма и сажи от несметных печей возросло настолько, что при определенных условиях погоды их черные испарения сливались в покров, под которым накапливались все новые дымы, и далее, когда возникал туман, все это сгущалось в удушливый, непроглядный кошмар, где лица не различались, а вор мог незамеченным прошагать рядом с жертвой сотню шагов. Так появился «гороховый суп», или смог, лондонский туман.

В тепле и уюте главного зала «Джорджа» Юджин забыл о пагубном тумане снаружи. Трактирщик принес ему бифштекс, пирог с почками и бутылку портера, как часто называли темное пиво, а после время от времени перебрасывался с ним парой слов. Юджин жадно изучал окружающих. На постоялом дворе собрались всевозможные путешественники: кучера в тяжелых пальто, торговцы, пара адвокатов, священник, джентльмен, возвращавшийся в глубинку, а также многочисленные местные, все больше лавочники.

Около девяти вошел любопытный тип. Он потребовал кружку портера, молча отнес ее в угол и сел там в одиночестве. С его приходом на миг воцарилась тишина. Плавное течение беседы нарушилось, и люди осторожно расчистили ему место, после чего поспешно вернулись к прерванным занятиям. Незнакомец был немного ниже большинства мужчин, но весьма кряжист и двигался с угрюмой медлительностью. Одет он был в тяжелое пальто неопределенного цвета, на голове – черная шерстяная шапка, высокая и бесформенная, которая была подогнута и доходила до густых черных бровей. Большие глаза источали злобу, под ними залегли темные мешки. Общее впечатление сводилось к сильнейшей угрозе. И было дело в бледности или в странной перепончатой руке, которой он держал кружку, но Юджину померещилось, будто сей призрак явился из темных глубин самой реки, сокрытой туманом.