лет, поддерживая в камерах условия, близкие к идеальным для вида хомо сапиенс. Теоретически, те два старика, тела которых удалось извлечь из недр объекта, могли состариться уже после завершения Полёта…»

Это один из отчётов, который по прибытии нужно будет предоставить шефу. Страшная судьба для людей, которые выше всего в этой Вселенной ценили сам Полёт. Медленно сойти с ума в тесной камере, чтобы потом умереть от голода, когда остатков разума уже стало не хватать даже на то, чтобы воспользоваться полуавтоматическим пищераздатчиком… именно там, на той палубе, и были обнаружены эти записки, на уровне, получившем лишь минимальные повреждения. Везение… или Первый Пилот всё-таки подозревал, что неминуемо случится, едва его дублёр окажется в Кабине Пилота…

Ричард всё размышлял, осторожно выводя свой космолёт на орбиту искомой планеты … пускай будет лишний прыжок — он теперь способен их проделывать с той же лёгкостью, с какой некогда нырял со скалы, чтобы достать со дна маленький, невзрачный и не нужный никому, кроме него, камешек. Ричарду требуется ответ, и он его получит… любой ценой.

Как же повезло им, исследователям мёртвых трасс — каждый космолёт, откуда бы он ни стартовал, всегда издавал зов транспондера, непонятно кому адресованный, непонятно, что в себе несущий. Словно то был крик радости живого существа, впервые выбравшегося из тесной норы, в которой он был рождён, и теперь пробующего свои силы в безумном расходе драгоценной энергии.

Зафиксировать свой космолёт на суточной орбите Ричард поручил автоматике, сам же, лишь приняв душ и наскоро перекусив, принялся со всей тщательностью готовиться к высадке.

— Напарник, спускаемся только мы вдвоём. Скафандры высшей биологической защиты, из оборудования — только аппарат для фиксации того, что там произойдёт, из тех что покомпактнее. Можно даже простейший двухмерный сканер.

— Что за спешка и зачем подобные предосторожности?

— Не спрашивай, я тебе всё объясню. Но потом.

Напарник пожал плечами, но всё же не преминул задать простой вопрос, что, по-видимому, вертелся у него на языке.

— Если там настолько опасно, то с какой стати мне тебя туда брать?! Экипаж застрянет здесь месяца на три, если с тобой что-нибудь случится.

Но Ричард лишь покачал головой.

— Я должен видеть это сам.

Разговор так и повис в воздухе, напарник прекрасно знал, что если уж Ричард упёрся, то ничего с этим поделать нельзя.

Капсула ухнула вниз ровно через час после прибытия.

Долго разыскивать нужную географическую точку не пришлось.

Эпилог

Небольшой холм, почти сплошь заросший редким кустарником.

Абсолютная тишина, порывистый ветер не был способен извлечь из редких сучьев ни звука. Мёртвое молчание.

Добраться сюда оказалось непросто. Брошенные миры всегда негостеприимны и похожи друг на друга, об этом знает каждый, кто побывал хотя бы на одном из них. Руины оставленных без присмотра строений, растрескавшиеся, иззубренные вдоль заросших оврагов плиты пешеходных дорожек, обрушенные эстакады транспортных развязок, бетонная пыль промышленных руин, дикая чащоба больных лесов, упорно вторгающихся на бывшие под властью человека территории.

Чтобы окончательно стереть с лица планеты последние следы недолгого пребывания здесь технологической цивилизации, планете со сбалансированной экосистемой понадобятся тысячелетия. В большинстве же случаев люди оставляли после себя и вовсе бесплотную пустыню, едва ли способную поддерживать присущее богатство жизненных форм. Дурные заросли быстро заполоняли всё вокруг и тут же начинали гибнуть от причуд несбалансированного климата и бесконечных инвазий, которым некому было сопротивляться.

Брошенные миры как правило быстро гибли. А по могилам бывает очень непросто передвигаться.

Двое молча глядели на иссохший склон, туда, где вертикально стояли три надгробных плиты.

«Пье Сена. 3876»

Большая, грубой формы серого гранита плита. Не полированная, скорее просто источенная эрозией. Надпись очень грубая, словно выдолблена каким-то примитивным орудием вроде долота.

«Мари Сена. 3874»

Маленькая, приблизительно в три раза меньше первой, полированная плита, явные следы тщательной обработки. Всё тот же серый гранит. Надпись по исполнению, в отличие от предыдущей, можно назвать даже изящной, явно использованы промышленные инструменты.

«3905»

Без имени. Простой кусок гранита, судя по сколам поверхности, вероятнее всего естественного происхождения, на нём нацарапаны едва заметные цифры. Имени над датой то ли не было никогда, то ли оно окончательно истёрлось.

— Вот и всё, напарник.

— Теперь ты доволен, — он снял с плеча аппарат, которым тщательно фиксировал происходящее, и вновь поместил его в контейнер для опасных материалов.

— Да.

Ричард усилием воли вернул своему лицу нейтральное выражение.

— Пойдём, теперь я тебе смогу всё рассказать. Я начал о чём-то догадываться ещё в тот вечер, когда из обломков объекта извлекли нашу находку…

Напарник шёл рядом и делал вид, что слушает рассказ Ричарда.

Ох, как много всего он мог бы об этом рассказать… Ему было доподлинно известно, от какого года отсчитывается цифра 3876. Он в подробностях знал, как этот мир остался необитаемым. Он узнал даже этот тяжёлый бессмысленный взгляд, что тянулся им вослед из ближайшего леса.

Он смог бы даже в деталях пересказать, как прошли последние минуты Первого Пилота, как трудно давались тому последние шаги от капсулы, что лежала за холмом и по сей день, до могилы женщины, которую любил. Как тот умирал, опустошённый духовно и физически, потерявший последнюю связь с реальностью, не думающий более ни о чём, ничего не понимающий… пустая оболочка некогда сильного и прекрасного душой человека.

Но у разведчика не было права обо всё этом рассказывать. Оставалось молча идти рядом с разошедшимся Кандидатом и размышлять про себя о тех никак не изживаемых эмоциях, что были и остаются главенствующей целью его поступков.

Досада и горечь.

«Вселенная, как же они тобой распорядились! Как!..

Им были даны сотни и тысячи миров, тёплых, богатых, готовых принять их души в свои нежные объятия… за так, безвозмездно, в подарок ко дню рожденья. Но они приняли за подарок совсем иное — никчёмную безделушку, только и способную, что блестеть под потолком да веселить подгулявшую компанию своей недоступностью! Пятнадцать тысяч лет — как не было, и что поделать, если главные ошибки совершали не они, а мы.

Хотя… никаких «мы». Ты. Ты сам.

Столько надежд, чаяний, стремлений, всё раз за разом возвращается к этому. К утлой серой пыли, покрывающей надгробия.

Что бы ты ни делал, время продолжает играть против тебя, оно губит всё, что бы ты ни задумал, а вместе с ними — людей, судьбы, чувства, последние мгновения счастья, которые ты так стремился даровать…

Сколько сотен поколений ты успел лицезреть?!