телеге с Цыдыпом Гармаевым... Другой в валенках, рваном полушубке и новой бурятской шапке. Борода знакомая... Да это же Матрос! Кузя хочет крикнуть и не может, натягивает на голову пальтишко, закрывает глаза. Сердце вот-вот выскочит. Надо разбудить Эдисона. Кузя еще раз приподымается. У костра никого нет, недалеко, за кедрами, треснул сучок. Или приснились эти люди? А лес шумит. Кузя укрывается с головой...

Поднялись рано. Ежились от утреннего холода. Чай всех согрел. Пора за работу. Но как добывать шишки? Кедры высокие, огромные ветки собрались к вершине, а ствол голый. Взрослые делают колот, бьют им по дереву, и шишки сыплются вниз. А как быть ребятам? Да и шишки еще не совсем созрели, держатся крепко.

– Снимай ремень! – крикнул Шурка Индейцу. – Знаешь, как коня путают? Свяжи так же ноги ремнем!

Шурка быстро и ловко помог Индейцу.

– Видел, как на телеграфный столб лазят с железными когтями? Ну, пробуй!

Индеец обнял ствол кедра, подтянулся немного на руках, ремень хорошо помогал упираться ногами, и скоро добытчик скрылся в густой вершине. Сейчас же все зашумели, поснимали с себя ремни...

До полдня лазали по кедрам, срывали и сбивали шишки. На дереве трудно держаться: вершина, где шишки, качается, того гляди – свалишься. Шишки, падая, раскатывались меж камней, проваливались в мох, не все их потом отыщешь.

Костя сидит на сучьях, посмотрит вниз – голова кружится, так высок кедр Он будто забрал в свои могучие лапы и уносит, качаясь, к облакам. Видна вся падь. Окаймленная кустами речушка поблескивает на солнце. А кругом все горы и горы. И небо и облака. И не они это плывут, а плывет он, Костя, в лапах кедра, увешанного шишками. Видны далекие струйки дыма – это паровозы на станции дают о себе знать. Где-то там и школа и дом. Отец, наверное, читает вслух любимого Некрасова, сестренки и братишки шныряют в огороде, рвут горох, дергают морковь... Вера ждет пахучую кедровую шишку...

Костя видит: чуть ниже него раскачивается на вершине соседнего кедра Шурка Эдисон. А вон карабкается на дерево Индеец. На камнях, около мешков с шишками, отдыхают Пронька и Кузя.

По команде Эдисона пришли на табор. Увидели друг друга и захохотали: грязные, оборванные. У Индейца царапина на щеке и синяк на лбу, рубашка залеплена смолой. Руки у всех от смолы стали черные и липкие. Костя прихрамывает – зашиб ногу о камень. Пронька разорвал штаны о сучок. У Кузи на животе прореха, у Эдисона ботинок без подметки. Пора домой.

Хоть и шли вниз, под гору, но все равно было тяжело. Лямки врезались в плечи, мешки давили спины, толкали вперед. Когда пустые шли в гору, не замечали камней и корневищ, а теперь с трудом перешагивали через них. Кусты стегали по лицу. Было жарко. Забайкальское солнце и в сентябре припекало на совесть.

Скоро Индеец отстал. Эдисон крикнул:

– Ты стал совсем бледнолицым, брат мой! Выбрасывай половину шишек, а то не дойдешь до вигвама.

– Ничего, я как-нибудь! – упирался Ленька.

Посидели на теплой земле, не снимая мешков, а потом еле-еле поднялись. Индейца поднимали всей артелью. Минут через двадцать он опять отстал.

Эдисон рассердился:

– Вот что, милорд! Или выбрасывай половину, или оставайся на съедение медведям.

Ленька с остервенением швырял шишки в кусты. Костя подзадоривал:

– Больше посеешь, больше вырастет! На следующий год приходи сюда с большим мешком!

Отдыхали все чаще и чаще. Но вот и долгожданная речушка. Сбросили мешки, напились досыта холодной воды, умылись, развели костер, подвесили чайник...

* * *

Пронька почувствовал, что его кто-то трясет за плечи, и с трудом открыл глаза. Над ним склонился бурят, глаза чуть прищурены, во рту трубка.

– Однако знакомый парень-то! Чей будешь? Хохряков?

– Хохряков! – сказал Пронька и сел.

Все спали. Костер давно потух, чайник выкипел, носик его отвалился и упал в золу. Невдалеке паслась стреноженная гнедая лошадь, из-за кустов выглядывали колеса телеги. Солнце уже закатывалось. Под его лучами нежились горы в осеннем пестром наряде.

– Ладно добыли шишек?– спросил бурят, посасывая трубку.

– Хватит! – ответил Пронька. – Как это мы проспали? А?

Цыдып Гармаев пожал плечами.

– Не знаю, парень!

Шурка лежал под кустом пахучего багульника, широко раскинув руки и ноги. Костя свернулся калачиком. Его соломенная шляпа скатилась к реке. Кузина стриженая голова покоилась на камне, а кепка, которую он собирался использовать вместо подушки, была зажата в руке. Ленька спал в обнимку с мешком, не чувствуя, как под носом у него ползает жучок.

Пронька провел травинкой по Шуркиному липу. Тот дернул губами, вяло отмахнулся. Пронька пощекотал его еще раз.

– Вот пристала, проклятая! – заворчал Шурка и открыл глаза... – Славно храпанули, синьоры!

Снова распалили костер. Цыдып отвязал от задка телеги большой котел...

За чаем бурят сказал, что может подвезти до Лысой горы.

– А ты куда ездил? – спросил Костя.

– За хребет работников возил, будут скот пасти!

Цыдып прихлебывал чан из деревянной раскрашенной цветочками чашки и больше ничего не говорил. Не мог же он рассказывать мальчишкам, что по заданию Усатого увозил в тайгу стрелочника Капустина и кладбищенского сторожа Матроса. Они должны возводить избушку в глубокой пади и устраиваться в ней на зиму. Сюда еще не раз привезет он мужиков, убегающих от белочехов, японцев и семеновцев. Сюда Цыдып будет привозить и оружие, полученное по цепочке от Тимофея Кравченко. Парнишки крепко спали, когда к ним на табор приходили Капустин и Матрос. Первые партизаны хотели узнать, что за люди ночуют в кедровнике. Пусть веселые парнишки пьют чай и едут с ним до Лысой горы, а там он свернет к своему улусу.

 

Глава шестнадцатая

ПРОЩАЛЬНЫЙ ЗВОНОК

Как всегда, утром ожидали друг друга на мосту. Эдисон что-то задерживался.

– Не придет! – огорчился Пронька. – Дело-то вон какое!..

Но в это время из-за угла, придерживая на боку сумку, вышел серьезный и бледный Шурка.

– Слыхали? – спросил он тихо, глядя куда-то в сторону.

Конечно, об этом все узнали еще вчера, когда вернулись с шишками.

– Иду в последний разок!

– Может, еще устроится, – попытался подбодрить Костя.

Но Шурка только гмыкнул. Шли мрачные и молчаливые.

На крыльце школы Шурку остановил Химоза – так называли преподавателя химии.

– Лежанкин, к директору!

В коридоре топтались ученики, взволнованно обсуждая вывешенный приказ. Многие шли за Шуркой, крича:

– Ты не робей!

– Скажи, что Женька