также не хотела расширять конфликт, оставив его локальным, то советским войскам приходилось атаковать, имея за спиной озеро Хасан, что оставляло им слишком мало места для развертывания и маневра. Японская артиллерия на высотах простреливала все подступы к ним. Кроме того, юго-восточный и северо-восточный подступы к высотам - по которым советские войска были вынуждены идти в атаку из-за того же нежелания расширять зону конфликта - представляли собой равнинную болотистую местность почти без укрытий, крайне неподходящую для развертывания больших группировок пехоты и танков.

Но именно по этим "просекам смерти" были вынуждены атаковать советские пехотинцы и танки 6-10 августа. Штерн, так же, как и Суэтака был вынужден действовать под строгим запретом верховного командования на расширение зоны конфликта. Но в пределах этих стратегических ограничений советская сторона не жалела усилий, чтобы выбить японцев с Чжангуфэна.

Возобновившиеся советские атаки продолжались непрестанно, невзирая на большие потери в людях и технике. Официальные японские документы сообщают, что "6 августа японские позиции были на грани захвата противником. Но защитники все же удержали их, с помощью постоянно поступавших подкреплений от 19-й дивизии". На следующий день советские атаки были еще сильнее. Потери были тяжелы с обеих сторон. И снова японская оборона едва не рухнула, "но части 19-й дивизии упорно продолжали держаться за высоты".

Советская сторона оказывала не только военное давление. Пресса СССР отбросила прежнюю сдержанность, и в августе газеты "Правда" и "Известия" вышли с заголовками "Решительный отпор наглым агрессорам". Советские цензоры в Наркомате иностранных дел предложили американскому журналисту подчеркнуть в своих статьях возможность войны между Японией и СССР, если Япония не прекратит свои агрессивные действия. Журналисту предложили приписать эти взгляды "советским политическим кругам". Такие кампании в прессе часто использовались тоталитарными правительствами, чтобы подготовить население к предстоящему кризису. Японская пресса, напротив, оказывала инциденту у Чжангуфэна мало внимания, из чего американские дипломаты в Токио сделали правильный вывод, что Япония пытается преуменьшить значение этих боев и завершить инцидент как можно скорее.

К концу первой недели августа военные и гражданские власти в Токио были встревожены. Призрак одновременной войны против Китая и СССР начал вырисовываться более отчетливо - это была мрачная перспектива, которой боялись даже "активисты" из Генштаба. Но пока Красная Армия проявляла сдержанность в двух аспектах: во-первых она вела боевые действия лишь в непосредственной близости от Чжангуфэна, несмотря на то, что это создавало атакующим большие тактические трудности, и во-вторых, не угрожала Японии, воздерживаясь от сосредоточения войск на других участках трехтысячемильной советско-японской границы.

В виду этих факторов, японский Генштаб предпринял некоторые экстренные военные меры. Артиллерия 19-й дивизии, представленная в основном 75-мм горными пушками и орудиями меньшего калибра, была усилена тяжелой артиллерией Квантунской Армии. 104-я пехотная дивизия, предназначенная для отправки на китайский фронт, была направлена в Хунчунский район в восточную Маньчжурию, где заняла угрожающую позицию на фланге советской группировки. Сама Квантунская Армия направила свои главные силы в восточную Маньчжурию, чтобы "оказать давление" на СССР. Кроме того, 4 августа японское мужское население Харбина и других городов Маньчжоу-Го получило приказ подготовиться к мобилизации на военную службу. Таких приказов японские власти в Маньчжурии раньше не отдавали.

Несмотря на все эти усилия, советские атаки 7-10 августа становились все яростнее. Потери японских войск угрожающе росли, 75-й полк полковника Сато потерял уже 51% личного состава. По мере того, как безнадежность ситуации становилась все отчетливее, моральный дух японских солдат начал падать. И японским защитникам высот, и военным властям в Токио было понятно, что если Генштаб не направит в район Чжангуфэна значительные подкрепления, 19-ю дивизию ждет полное уничтожение.

В абсолютных цифрах потери советского 39-го корпуса в непрерывных фронтальных атаках на подготовленную японскую оборону были еще тяжелее. 8 августа разведка японской Корейской Армии перехватила радиосообщение от Штерна Блюхеру, в котором говорилось, что, если бои продолжатся, советские потери могут удвоиться. Эти новости, (хотя, вероятно, Суэтака выслушал бы их с удовлетворением), примечательны тем, что несмотря на такие потери, советские атаки не прекращались.

6 августа министр иностранных дел Угаки сообщил послу Сигэмицу, что японское правительство рассматривает возможность серьезных уступок советской стороне, чтобы уладить инцидент, и, в зависимости от обстоятельств, возможно даже отступление с Чжангуфэна. Однако тупиковая ситуация с разногласиями в Генштабе продолжалась, и офицеры Оперативного Управления упорно сопротивлялись идее отступления. Вследствие этого Сигэмицу не получил точных инструкций, и переговоры продолжались уже вторую неделю августа, а тем временем агония 19-й дивизии достигла критической точки.

10 августа Штерн смог добиться трехкратного превосходства над японцами в живой силе, и четырехкратного в артиллерии. Давление на 19-ю дивизию, с 31 июля непрерывно ведущую тяжелые бои, стало невыносимым. После полудня 10 августа советская пехота ценой огромных потерь все же смогла отбить у японцев южную часть вершины Чжангуфэна. Защитники временно стабилизировали положение и создали новый периметр обороны, но тот факт, что советские солдаты смогли закрепиться на вершине, означал, что поворотный момент боя достигнут. Генерал Суэтака не мог заставить себя открыто признать поражение, и его начальник штаба взял этот шаг на себя, направив в штаб Корейской Армии сообщение с просьбой немедленно прекратить боевые действия и известить Генштаб, что "необходимо немедленно принять соответствующие дипломатические меры". В штабе Корейской Армии были так напуганы этой беспрецедентной просьбой, что не решились доложить о ней в Токио. Однако, один из офицеров Генштаба, полковник Терада Масао, 10 августа вернулся в Токио из инспекционной поездки к Чжангуфэну, и энергично высказался за немедленный отвод 19-й дивизии. Мнение полковника Терады, (который, как и полковник Инада, служил в Оперативном Управлении) имело определенный вес. После полудня 10 августа, в атмосфере, которая была "мрачной и пронизанной чувством катастрофы", наконец были приняты "соответствующие дипломатические меры". Министр иностранных дел Угаки направил японскому послу в Москве следующие инструкции:

1) Быстро уладить дело.

2) Согласиться отвести войска на позиции, которые они занимали 29 июля.

3) В решении вопроса о границе основываться на Хунчунском протоколе (как и настаивала советская сторона).

4) Разрешается согласиться на отступление на один километр от Чжангуфэна и Шачаофэна.

Сигэмицу встретился с Литвиновым тем же вечером и заявил о готовности отвести японские войска на один километр к западу, если советская сторона согласится на прекращение огня. Литвинов согласился, и было решено, что соглашение о прекращении огня вступит в силу на следующий день 11 августа с полудня. Позже тем же вечером, когда в японском посольстве праздновали успешное завершение инцидента, поступил телефонный звонок от Литвинова, сообщавший, что японским войскам не обязательно отступать на один