Ой, вечер! Да таких-то вечеров нигде, как на Руси, нет. Девки да парни ряжеными ходят. Вырядились: то медведь, то сорока, то Ярило, то Перун. Всех и не перечислишь. Да с гор катаются все. Темно стало. Ведьмы месяц украли. Пора на гаданье бежать. И узнали уже многое: ночь тёмная — молочными коровы пойдут. Славит, славит Русь Христа, ходит, кружит по улицам с вертепами и со звездой. Да работы в сочельник боится. Не приведи Бог за работу сесть! Коли лапти плести на рождество, то сын родится кривой, а шить почнёшь — уродится слепой. Да и гнутой работы не делают, а то приплода скота не будет.

Священники, попы и все иерархи церкви в эти дни возле народа. Благословляют его, благ всяческих желают, беды молитвами отводят, все десять заповедей Христовых велят помнить. А и то сказать, что в Рождество Христово изо всех углов Русь языческая на свет возвращается. И обнимаются, и милуются обычаи христианские и языческие. Коляда нарождается накануне Рождества. А кому вдомёк, что Коляда — языческая богиня. «Ехала Коляда в малёваном возочку, на вороненьком конёчку». А хорошо, так и смешалось, народу полюбилось. Да и сами священнослужители, причислив Коляду к сонму языческих богов, закрыли потом глаза на то, что и в христианский праздник Коляда твёрдо вошла — народом любимая.

К концу Рождества все устали от праздника, все упились, уелись, утешились веселием. И за работу пора.

Так и случилось, что сразу после Рождества царь Фёдор ещё раз встретился с патриархом Иеремией. И никто их беседе не мешал, потому что Иеремия по-русски говорил теперь сносно. И московская знать могла лишь догадываться, о чём говорили-беседовали русский царь и византийский патриарх.

Вскоре же после этой встречи, царь Фёдор уведомил Бориса Годунова, что на ближайшем Соборе скажет, кому быть патриархом на Руси. Царь только Борису сказал, а в тот же день вся Москва знала, будто с колокольни Благовещенского собора всех обзвонили. И ждали пятницу с великим нетерпением. За полгода споров-раздоров утихомирились, о Дионисии все и думать позабыли, со смирением пришли думные бояре, царю виновато в глаза смотрели: прости, царь-батюшка, сглуму сошли летось.

Государь ноне раньше всех пришёл. Вот и успели бояре повиниться ему. Царь хоть и не собирался рубить головы, да и повинные они, но не простил бояр и смотрел с трона поверх голов собравшихся. Губы у Фёдора были плотно сжаты, дабы раскрыться лишь для последнего слова.

Обошлись сегодня и без вступления, коим дьяк открывал Собор. Лишь только все уселись да воцарилась тишина, встал Борис Годунов.

— По воле Господа Бога и твоей царской воле, государь всея Руси Фёдор Иоаннович, мы, рабы твои, и святители Российские искали достойного богоугодника на патриаршество державы, — начал Борис. — И нашли, что есть среди многажды достойных наидостойнейшие, выше всех стоящие к престолу Божьему. Жалуй, царь-батюшка, митрополита Московского Иова, архиепископа Новгородского Александра и епископа Ростовского Варлаама. Кому быть из них патриархом-первосвятителем, тебе решать, государь-батюшка. — Борис поклонился царю и сел на своё место.

Снова воцарилась тишина. Царь Фёдор поискал глазами любезных старцев, позвал их:

— Подойдите ко мне, отцы церкви.

Иов, сидевший ближе других к царю, подошёл первым, за ним — грузный, но подвижный Варлаам и последним — высокий, степенный Александр. Все они, подходя к трону, негромко благословляли царя: «Да ниспошлёт тебе, наш государь, Господь Бог многие лета благополучия на благо русского народа». И вставали от него сбоку.

Царь смотрел на пастырей церкви почтительно. Иов не раз видел этот царский взгляд, когда Фёдор стоял на богослужении и слушал, как он читал молитвы или зачинал петь каноны.

— Все вы, святители церкви, богоугодны и милы нам, все равны перед Богом, — начал царь и тяжко вздохнул. Да и понятно, потому как через миг двое из троих останутся с тем, что имели. — Но венценосцу нужен наставник духовный, кому душу и сердце может отдать. Не гневитесь на Господа Бога и царя вашего за то, что моя душа принадлежит богомольцу Иову... Потому и быть ему патриархом всея Руси, — заключил Фёдор после маленькой паузы и встал, шагнул к Иову и положил ему руку на плечо. — Мой сопрестольник — Иов! — громко завершил своё выступление Фёдор и окинул сидящих бояр властным взором.

И это повеление государя было встречено с одобрением и почтительностью: бояре ценили твёрдое слово.

А 23 января 1589 года, после вечерни, названный царём Фёдором первосвятитель Иов вошёл в храм Успения в епитрахили, в омофоре и в ризе, расшитой золотом. Его окружали архиепископы, епископы, архимандриты, съехавшиеся со всей Руси, и среди них был человек, которого Иов искренне любил — высокочтимый правдолюбец архиепископ Казанский Гермоген.

В левом приделе показались царь Фёдор с царицей Ириной. Царская семья заняла своё место у амвона. Рядом с семейством царя встали Борис Годунов, его жена Мария, дочь Ксения, сын Фёдор.

В соборе негде было упасть яблоку. Вся Москва, все гости из епархий, из воеводств хотели видеть возведение Иова на патриарший престол, участвовать в торжественном возвеличении православной русской церкви. Наконец-то преодолела она долгий и тяжкий путь зависимости от Царьградского престола, вступила на путь самостоятельности.

При праздничном звоне всех московских колоколов началось богослужение. Главным в соборе был нынче патриарх Иеремия. По его знаку протодьякон возглашает: «Премудрость! Премудрость!» Хор поёт: «От восток солнца до запад...»

И вот наступил самый торжественный момент избрания Иова в патриархи. Он вышел из алтаря на амвон, держа в одной руке горящую свечу, а в другой благодарственное письмо к государю и высшему духовенству. Протодьякон взял у него свечу и вручил крест. Иов поцеловал крест и стал давать его для целования всем, кто был рядом. И тогда сказал ему патриарх Иеремия:

— Православный царь! Вселенский патриарх и Собор Освещённый возвышают тебя на престол Владимирский, Московский и всея Руси!

Хор исполнил канон Ангелу Хранителю. После чего Иов, поклонившись царю и патриарху Иеремии, ответил:

— Я — раб грешный, но если самодержец царь Фёдор, если вселенский господин Иеремия и Собор удостаивают меня столь высокого сана, то приемлю его с благодарением. — И снова Иов смиренно преклонил голову.

Но сказано им было не всё. Снова зазвучал хор. Чистые, звонкие голоса, словно белые голуби, улетели под купол собора. И лишь только хор умолк, Иов произнёс обет:

— Да поможет мне Всевышний Господь Бог ревностно служить ему и ревностно блюсти волю Господа Бога, не щадя