Борюсик тоже считал, что гроза — это здорово. В самом деле, что может быть лучше плохой погоды! На объекте тишина и покой, работяги кто в бараках, кто в забое, начальство убралось и теперь уж точно не появится, пока атмосфера не угомонится. Милое дело! Можно покемарить, а можно, пожалуй, и Леху навестить. Кореш, небось, уже поразвлекся, глядишь, и ему, Борюсику, чего-нить обломится. А там и Толика позвать не грех. Молодой еще, конечно, но с какой стороны у бутерброда масло — соображает.

Когда внешняя дверь начала открываться, Борюсик даже не понял сперва, что происходит. Проклиная грозу, которая теперь казалась не такой уж хорошей — ну сколько можно, опять автоматику вышибла, падла! — он двинулся к створкам, чтобы вручную запустить механизм. И вот тут-то его предельно аккуратно взяла за горло рука в броневой десантной перчатке, а указательный палец другой руки прижался к глухому шлему в общеизвестном жесте соблюдения тишины.

Борюсик истово закивал, косясь на открытую дверь караулки, но туда мимо него скользнуло несколько блестящих от воды теней… оглушительный в тишине стук перевернутого стула… задушенный всхлип… Одна из теней вернулась, кивнула, и забрало шлема человека, который держал охранника за горло, поползло вверх, открывая мрачное лицо.

— Первый вопрос, паря, — тихо произнес мордоворот, в котором за версту было видно уроженца Новоросса. — Где остальные?

Не отпускающая горло рука бесцеремонно подтащила Борюсика к висящей на стене схеме эвакуации, и он дрожащим пальцем указал месторасположение постов и комнат, занимаемых охраной. Беззвучно вбегавшие снаружи фигуры в броне поворачивали головы к схеме и растворялись в полумраке скупо освещенных коридоров.

— Умничка, — произнес новороссец так ласково, что у Борюсика подломились колени, а штаны стали мокрыми. Рука на горле слегка ослабла. — Теперь второй вопрос: где женщина?

— Т-т-там… — палец еще раз мазнул по схеме, захватив с десяток помещении. Десантник разжал пальцы и Борюсик упал на пол, быстро отполз к стене и уже оттуда тихо, визгливо запричитал:

— Это не я… клянусь, не я!., это все Леха, а я ему говорил… а ему повеселиться захотелось…

— Повеселиться? — от улыбки десантника кровь стыла в жилах. — Да вы тут в своем медвежьем углу совсем нюх потеряли! Веселиться — и без десанта?! Показывай дорогу, весельчак, да смотри у меня — без глупостей, если жить не надоело!

Дверь ничем не отличалась от остальных в этой части подземного комплекса. Такая же, как добрый десяток других, ведущих в серверные, склады, подсобки. Неприметно-серая. Узкая. Запертая, в чем подгоняемый тычками Борюсик и убедился с изрядным облегчением. Впрочем, облегчение было недолгим. Повинуясь скупым жестам Терехова, Кречетов оттащил Борюсика от двери и освободил место Григорию Донцову.

Десантник должен многое уметь, хотя не обязательно все и сразу. К примеру, Савва Фадеев был медиком отряда. Одинцов вполне мог собрать противопехотную мину из светового пера, батареи плазмовика и пары зубочисток. Григорий же славился мастерством вскрытия замков. Несколько нестерпимо длинных секунд… еле слышное ворчание — Донцов полагал, что замки надо не столько взламывать, сколько уговаривать… все. Григорий разогнулся, плавно шагнул в сторону и принял оружие на изготовку. Кречетов снова подтолкнул Борюсика — полдюжины десантников рассредоточилось по бокам дверного проема — и тот нехотя приоткрыл дверь. Приоткрыл и застыл, и вдруг заверещал, как подбитый заяц.

Первым в дверь, отшвыривая пленного внутрь и влево, влетел Одинцов, гаркнул:

— М-мать… Фадеев! — и, забросив плазмовик за плечо, ринулся в глубь помещения. Вслед за ним ввалились остальные. Представшее десантникам зрелище на первый взгляд казалось порождением ночного кошмара. Почти в центре ярко освещенной комнаты в потолок была вмурована лебедка с карабином на конце массивной цепи. Сейчас через карабин был пропущен центральный блок силовых наручников, застегнутых на запястьях обнаженной по пояс женщины. Высота, на которую был поднят карабин, была такой, что пленница могла стоять, но ее ноги в чем-то изрезанных, окровавленных брюках бессильно подогнулись. Голова, на которой сквозь слипшиеся от пота и крови седые волосы проглядывали тарисситовые татуировки, свесилась на испещренную круглыми ожогами грудь. А возле самых ботинок, неуместно-щегольских для этой безумной сцены, неподвижно лежало тело мужчины.

Одинцов и сам не смог бы сказать, когда успел избавиться от перчаток, но к шее Мэри прижались уже голые пальцы.

— Жива! — выпалил он. — Потерпи, потерпи, сейчас мы тебя снимем… — он прикоснулся было к ее спине и тут же отдернул руку, словно обжегшись. На ладони была засыхающая кровь. — Да Фадеев же!

— Тихо ты, — прошипел тот, торопливо выгружая из широкой перевязи все необходимое на стоящий поблизости стол. Лежащий на нем хлыст Савва смахнул на пол и зло наступил каблуком, как на ядовитую змею. — Не ори, ей сейчас даже от громкого звука может стать хуже. Афоня, нет! Не смей!

Потянувшийся было к карабину Кречетов недоуменно оглянулся:

— Почему?

— А как ты ее положишь? Живого места же нету, дай я хоть спину обработаю, — он подошел к Мэри сзади и принялся за дело, продолжая говорить, словно стараясь словами отгородиться от того, что видели глаза. — Ее сейчас даже на руки взять нельзя. Вынь эту хрень изо рта, раз уж помогать взялся. А ты, Федя, приподними ее, аккуратно, только чтобы снять нагрузку с рук. И придержи, чтобы она, не дай бог, не ткнулась в твою броню, ей и так хватит выше крыши. И найдите кто-нибудь одеяло или простыню… да хоть занавеску… что-то, во что можно завернуть, одеть-то не получится.

Донцов тут же выскочил за дверь, а Федор послушно обхватил девушку правой рукой чуть выше колен и поднял над полом. Одновременно он левой ладонью уперся, старательно избегая ожогов, в ключицу, не давая телу наклониться вперед. Фадеев прижимал к спине шприц-тюбики в каких-то ему одному известных точках, наклеивал пластыри, распылял искусственную кожу уже из второго по счету баллончика. То, что он при этом цедил сквозь стиснутые зубы, даже привычного ко всему Одинцова заставляло время от времени вздрагивать. Савва всегда был по меркам десанта тихоней и идеалистом, но теперь являл собой ярчайшую иллюстрацию к поговорке «Не будите спящую собаку!».

Вставший на четвереньки Борюсик решил под шумок смыться и бочком-бочком начал смещаться к двери, но его движение было прервано ботинком Терехова. Ударил лейтенант от души: пленный охранник отлетел шага на три, врезался в стену и бесформенной грудой свалился на пол.

— Повеселиться, значит… — пробормотал Терехов. — Повеселиться… А с этим что? — гадливо бросил он в сторону всеми забытого тела у ног Мэри, которое Одинцов попросту отпихнул в сторону, чтобы не мешало. Кречетов наклонился, перевернул мужчину на спину, одобрительно присвистнул и поднял голову:

— Падаль, господин лейтенант. Как есть падаль. Судя по всему, — он снова нагнулся, всматриваясь, — сукину сыну сладенького захотелось. И он освободил ей ноги, выпрямился и встал почти вплотную. К бельтайнскому пилоту. Кретин.