Боль исчезла, перелилась в крик:

– Товарищ Ракло! Пристрелите то опудало, шо в будке! Он скаженный! Скаженный!

Ракло выстрелил раз, другой, третий. Потом наступила тишина.

Причем тишина была отдельно. А Марик скулил отдельно. Ракло ругался некрасивыми выражениями. Дора выла.

И только тогда я ощутил всем сердцем – Марик разжал зубы и освободил меня с плена.

Ракло вроде очнулся от морока, запихнул маузер в кобуру:

– Тю! То ж хлопец, а не собака! А я ж думал, шо собака… Шмулик… Шо ж вы меня обманули, шо то собака?! А ну, вставай! И один, и другой вставай, пошли в хату! Наведем твердый порядок! И ты, старая, до хаты иди! Развели на частнособственнической почве целый бой! Щас разберемся! Щас!

Я немножко стонал и держался за кровавую рану. Однако смотрел прямо в взгляд Ракла. И он смотрел в моем направлении решительно и даже с искрой.

– Давай-давай, шкловское отродье! Знаю про тебя шо надо! И шо не надо – тоже хорошо знаю. Давно мечтал познакомиться за самую твою ручку…

Дора стояла, где была, и двигаться не собиралась. Она обхватила собой всего Марика, вместе взятого, и вкопалась таким образом в землю.

– Лешка! Помовч трохи! Дай хоть отойти от страха!

Дора сказала такие слова прямо и твердо.

Я не ожидал. Сам Ракло тут стреляет куда попало, а попавшаяся баба перечит, да еще по неполному имени.

– Тут дети раненые насквозь, а ты революцию на пустой почве разводишь! Размахался!

Ракло по виду особого ущемления и не почувствовал.

Растянул рот в улыбочке:

– Ты, Дорка, заткнися, сделай такую милость! Сама руку мою на хлопца направила. Как враг человечества была, такая и щас осталася. Тебе ж лучче – будешь лечить, грошики возьмешь.

Дора открыто засмеялась:

– Ты гроши человеческие не пересчитуй! Ты лучче отчитайся, где твоя чертовая машина с дымом? А? Забрали за заслуги? Забрали-таки? Не достойный ты этого дыма оказался! Бричка тебе – и то сильно много будет! На волах тебе трястися до самой твоей поганой смерти! Цоб-цобэ ты и больше ты нихто!

Ракло молча развернулся по направлению к выходу с создавшегося положения.

В своем молчании дошел до калитки, хлопнул, аж с отзвоном отскочил железный крюк.

Дора вдогонку бесстрашно добавила:

– Бинта с аптеки привези зараз же! А лучче отвези меня на своей таратайке, сама куплю, шо требуется! А закрыто будет, дак там маузером своим и помахаешь, шоб открыли!

Дора отпустила Марика. И строжайше наказала спокойно ожидать ее медицинской помощи милосердия. И главное – не рыпаться.

Грюкнула калиткой и кому попало напоказ громко воскликнула, как пьяная:

– Ну, давай, трогайся, товарищ Алексей!

Мы с Мариком стояли в растерянности.

Очень мне хотелось выглянуть на улицу и удостовериться, что Дора уехала с самим Раклом, да как! Как хозяйка. Ой, баба! А все ж таки я правильно ее выбрал перед Рувимом.

И тут я наткнулся на глаза Марика.

Нет, то не Марик стоял передо мной. То стоял Шмулик, сбежавший и, наверно, покойный ныне. Ободранный, слюнявый, в дрожащем состоянии с головы до самых его концов ног.

Совсем уже стемнело. И в темноте мне стало равнодушно все происходящее. На кольцо наплевать, на Шкловского тоже, не говоря про Марика и всех за ним.

Я комсомолец на хорошем счету. Пойду работать. На хлеб будет. А главное – будет свобода и светлое трудовое будущее. Без цепей, как правильно говорится.

И так мне стало… А стало мне легко и высоко видно: как я на собраниях выступаю, как меня разные люди слушают, и хлопают, и ногами топают, и свистят от безысходного восторга. А я их еще и дополнительно призываю и воодушевляю. Между прочим, своим примером, а не потому, что Розка с завитком своим гадским духами гадскими передушенным меня послала.

И на Розку мне в ту минуту было особенно наплевать. Вот особенно…

В такой важный в моей дальнейшей жизни момент Марик меня схватил за руку. За ту самую мою руку, что только что беспощадно и безответственно кусал до болючей крови. А кровь, между прочим, струилась тоненько по шкуре и даже немножко капала вниз, на грязную землю.

– Лазарь, миленький… Лазарь… А я знаю, где Шкловский…

Марик первый пошел в дом, как бы призывая меня и показывая, что теперь я за ним, а не он за мной. И походочка у него обнаружилась совсем другая. Сильно другая походочка.

Зашли.

Марик попросил хлеба или хоть что. Я собрал, что было, навалил перед ним полную миску объедочков-обкусочков. Ничего себе не сберег.

Сказал вежливо, по-товарищески:

– Кушай, Марик.

Ел Марик бесконечно. Каждой крошкой давился, пхал и пхал в себя уже не знаю куда.

Причем икал сильно от скопления сухомятки.

Я проявил внимание и заботу:

– Запить надо тебе, Маричек… Теплым запить. Самовар наставлю и попьешь.

Но рассудил, что самовар – долгое дело. Простой воды с ведра причерпнул – и кружку лично этому гаду под нос его вонючий поднес.

– Пей, Маричек… Да не жри ты хоч один момент! Пей!

Еще одна секундочка, и он бы мне сказал про Шкловского. Только мне.

Но вернулась Дора и выросла передо мной столбом.

Загородила гада Марика словами:

– А ну, самовар ставь, воду грей еще отдельно!

Я показал знаком, чтоб Марик молчал.

Дора развернула походный лазарет.

Первым делом завозилась с Мариком своим. На мой укус даже не глянула. Обидно, но кровь уже не сочилась. А чтоб ковырять для жалости – так я не Марик, не тот коленкор у меня в голове.

С одной стороны, мне нюхать-смотреть на Мариковское безобразие охоты не было. Но, с другой, ясной стороны, была необходимость следить, чтоб он лишнего не тявкнул.

Марик крутил глазами и дрыгался – привлекал к себе мое внимание, а заодно давал себе значение.

– Больно! Ой, больно! Отой мазюкой не мажьте! Оно ж щипи-и-и-ит! Ой, мой живо-о-о-от! Ой, не могу-у-у уже-е-е-е! Не могу-у-у-у!!!

Дора принесла много чего. Видно, Ракло в аптеке реквизировал. Обогатилась Дора, значит. Сколько она тут потратит материала, а остальное ж себе обратно загребет. Ясно. И гроши будет брать с людей, и продуктами.

– Дора Соломоновна, вы ж оставьте нам с Мариком… То ж не ваше. Ракло для нас выцарапал в аптеке.

Дора от возмущения взяла руки в боки:

– Не твое дело! Если хочешь знать, без меня и ниточки тебе б Ракло не дал. И ниточки! Гадость ты неблагодарная! Хлопчика замордовал и пулю на дите беззащитное направил. Видеть тебя не могу своими силами! Щас же беру Маричка до себя. На руках понесу! Тут не оставлю с тобой, живодером! Хуже струковца! Петлюра ты поганая! Тьху на тебя!